80 
Когда смотритель, поздоровавшись, провел меня к крыльцу, я увидел, что высокие окна дома забраны решетками, хотя внутри все было красиво: белый тюль и портьеры.
Свет горел во всех комнатах.
Крыльцо было чисто выметено. Квадратные колонны, оставшиеся от прежнего дома, смотрелись как новые, двойные полированные двери поблескивали зеркальными вставками. Все выглядело совсем не так, как прежде, тем не менее меня охватили воспоминания.
– Она не ответит на звонок, сэр, – сказал смотритель, на которого я из-за спешки едва обратил внимание. – Но дверь не заперта. В пять часов я относил ей еду.
– Она попросила поесть? – уточнил я.
– Нет, сэр, она ничего не просила. Но поела. Через час я забрал пустые тарелки.
Я открыл двери и оказался в парадном вестибюле, где царила приятная прохлада. Тут же заметил, что старая гостиная и столовая по правую руку заново обставлены великолепной мебелью и украшены яркими китайскими коврами. Антикварная мебель по-современному сияла полировкой. А вот старые, потускневшие зеркала над каминными полками из белого мрамора остались такими же темными.
Слева от меня располагалась спальня. Кровать Большой Нанэнн под белым резным балдахином из слоновой кости была застелена кружевным покрывалом.
Меррик сидела в сверкающем полировкой кресле-качалке, ее задумчивое лицо, обращенное к окну, отчетливо вырисовывалось в мигающем свете.
Рядом на маленьком столике стояла бутылка рома «Флор де Канья».
Она поднесла стакан к губам, отпила немного и снова поставила на столик, продолжая смотреть в одну точку, словно не подозревала о моем появлении.
– Дорогая, – заговорил я, останавливаясь на пороге, – не хочешь предложить выпить и мне?
Меррик улыбнулась, но не повернула головы.
– Ты никогда не любил неразбавленный ром, Дэвид, – тихо произнесла она. – Всегда предпочитал виски, как мой отчим Мэтью. Бутылка в столовой. Ты не против «Макаллана»? Двадцатипятилетней выдержки. Годится для моего дорогого Верховного главы?
– Не сомневайтесь, любезная дама, – ответил я. – Но не будем сейчас об этом. Мне позволено войти в ваш будуар?
Она коротко рассмеялась.
– Конечно, Дэвид. Входи смело.
Бросив взгляд налево, я мгновенно опешил: между двумя фасадными окнами возвышался массивный мраморный алтарь, уставленный гипсовыми фигурами святых, – совсем как в прежние времена. Дева Мария в венце и в одеянии монахини-кармелитки держала на руках сияющего младенца Иисуса и невинно улыбалась.
Появились и другие детали. В новых статуэтках я узнал трех волхвов из христианской Библии. Надеюсь, вы понимаете, что алтарь вовсе не напоминал сценку с рождественскими яслями. Волхвов просто добавили к большой коллекции священных фигурок, и они существовали как бы сами по себе.
Среди святых я заметил несколько таинственных нефритовых идолов, включая одного, очень противного, который занес скипетр, готовясь то ли к совершению какого-то обрядового действа, то ли к нападению.
Два других, довольно злобных маленьких персонажа стояли по обе стороны большой статуи святого Петра. А перед ними лежал нож с зеленой нефритовой ручкой в виде колибри – один из самых красивых артефактов в большой коллекции Меррик.
Прекрасному лезвию топора, которое я впервые увидел много лет назад, было отведено почетное место между Девой Марией и архангелом Михаилом. В тусклом свете оно красиво поблескивало.
Но, наверное, удивительнее всего на алтаре смотрелись дагерротипы и старые фотографии родственников Меррик, стоявшие вплотную один к другому, как на рояле в гостиной. Множество лиц сливались и расплывались в неярком свете.
Среди многочисленных ваз со свежими цветами перед сооружением в два ряда горели свечи. Нигде не было ни пылинки, все сияло чистотой. Так мне казалось, пока я не увидел, что среди подношений на алтаре нашла свое место и сморщенная рука. Она выделялась на белом мраморе – скрюченная, отвратительная, почти такая же, какой я ее увидел в далеком прошлом.
– В память о старых временах? – спросил я, жестом показывая на алтарь.
– Не говори глупостей, – тихо ответила Меррик и поднесла к губам сигарету.
Я знал, что она время от времени покуривает. Бросив взгляд на пачку, лежавшую на маленьком столике, я прочел название: «Ротманс». Любимый сорт Мэтью. И мой тоже.
Тем не менее я сурово взглянул на нее, словно сомневаясь, действительно ли передо мной моя любимая Меррик, и почувствовал, как по телу побежали мурашки, – я всегда терпеть не мог это отвратительное ощущение.
80 
