Наступившая ночь осенила мрачным своим покровом разбросанные по полю тела черноморских казаков…
Кроме Тиховского, были убиты: хорунжий Кривошея, зауряд-хорунжий Жировый, сотенных есаулов четыре, казаков 140.
Полковой есаул Гаджанов, один сотенный есаул и 16 казаков, большею частью израненые, спаслись, пользуясь темнотой; но из них многие тогда же и умерли, а все прочие, с пушкою, уведены черкесами. При разграблении селений Ивановского и Стеблиевского погибло и взято в плен более пятидесяти жителей, сожжено несколько домов в обеих станицах, захвачено рогатого скота до 2000 голов, до 1500 овец и до 100 лошадей. Но и горцам этот успех стоил дорого: кроме убитых и раненых, ими подобранных, более 500 тел найдено на месте боя.
Стоявший у Мышастовской станицы полковой есаул Голуб поскакал по тревоге к Ивановке, но, не застав там неприятеля, направился к месту боя Тиховского. И тут уже было все кончено: горцы уже убрались за Кубань.
Кровопролитное дело это имело то важное последствие, что Тиховский, своим упорным сопротивлением, отвлек неприятеля от движения их всеми силами на пограничные селения; так что станицы Ивановская и Стеблиевская могли приготовиться к обороне и отразить хищников.
С тех пор прошло более полувека; затихла гроза войны на берегах Кубани; заросло травою поле, облитое казацкою кровью — усеянное костьми казаков, и только скромный памятник, поставленный усердием признательных черноморцев, указывает могилу падшего с товарищами — за Царя и родину — героя Тиховского[224]… Мир праху твоему, сданный воин-черноморец, ратовавший против врагов отечества, с берегов Днепра и за Бугом, на Черном море! Ты, спасая тысячи людей, сам лег костьми на берегах Кубани! Слава памяти твоей, доблестный сын отечества!
26 января горцы вновь ворвались в наши пределы скопищем до 4000 человек с целью разграбить Мышастовское селение. Но этот раз они не были так счастливы, как семь дней назад.
Бывший в Мышастове подполковник Бурное, с 250 казаками, с ротою 22-го Егерского полка и с вооруженными жителями, смело вступил в бой; но, получив рану пулею в щеку, сдал команду капитану егерей Трубицыну. После четырехчасового дела Трубицын успел отразить неприятеля, нанеся ему чувствительный урон. Потеря горцев была тем заметнее, что, торопливо подбирая убитых своих товарищей, не успели захватить семи мертвых тел; кроме того, отбито казаками восемь лошадей и много разного оружия. С нашей же стороны четверо были ранены, разграблено несколько домов, бывших на краю селения, сожжено сорок четыре стога отрядного сена и угнано 693 головы скота с 15 лошадьми.
Атаман Бурсак давно уже желал перенести театр военных действий в землю хищников; но, связываемый распоряжениями начальства, не мог исполнить своего плана. Правда, Дюк де Ришелье лично убедился, что с черкесами мирным путем ничего не сделаешь, и потому исходатайствовал Высочайшее разрешение наказать грабителей; однако, он велел Бурсаку действовать за Кубанью не иначе как одновременно с движением отряда из Анапы. Зимнее время и страх свирепствовавшей за Кубанью чумы препятствовали движениям наших войск в закубанском крае. Так, по крайней мере, гласят письменные документы того времени; но можно думать и иначе. Если наши опасались соприкосновения с чумными черкесами за Кубанью, то все равно они имели с ними сношения в пределах своих границ, при набегах горцев на Черноморию. Зима также не могла служить препятствием действию наших войск, в чем мы сейчас же убедимся; скорее можно полагать, что пылкий Бурсак был недоволен осторожностью высшего начальства.
Мы уже видели, до чего дошла тяготевшая над Черноморским войском опека таврического начальства: нельзя было переходить в землю неприятельскую, для наказания злодеев, без разрешения правительственной власти. Только после январских происшествий на кубанской границе Ришелье, наконец, согласился предоставить Бурсаку распоряжаться обороной Черноморской кордонной линии и наказывать черкесов. 2 февраля Ришелье, между прочим, писал атаману, чтобы он, карая без пощады врагов, старался уничтожать их селения и забирать их имущество; регулярным же войскам, расположенным в Черномории, по Кубани, он приказал быть в полном распоряжении Бурсака. Кроме того, полковник Рудзевич, командовавший анапским гарнизоном, имел предписание делать по сообщениям Бурсака из Анапы диверсии для развлечения внимания неприятелей. Этого только и желал атаман Черноморского войска. 17 февраля он был уже за Кубанью. Двинувшись в землю черченейцев и абадзехов, Бурсак на рассвете достигнул р. Суп, занял оба берега этой речки и подошел к неприятельским аулам.