Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
18 
– Он не доктор.
– То есть как это? Вы же сами сказали.
– Его лишили диплома.
– Бывшая жена. Бывший врач. Как интересно. За что же?
– Не знаю. Что-то там в связи с наркотиками.
– Что именно в связи с наркотиками? Что он сделал?
– Не знаю! – ответил я, чувствуя, как во мне поднимается раздражение. – И не интересуюсь. Он мне всегда был неприятен. Какая-то темная личность. Кстати, вы, я надеюсь, не говорили ему, что у вас на самом деле произошло? Я ему сказал, что это несчастный случай.
– Ну, что у нас на самом деле произошло, не так-то трудно… Мог, наверно, догадаться.
– Упаси бог. Он способен шантажировать вас.
– Этот человек? Ну что вы!
– Во всяком случае, из моей жизни он, слава богу, давным-давно исчез.
– Но теперь вернулся. Ну и строгий же вы, Брэдли. – Есть вещи, которых я, как это ни странно, не одобряю.
– Не одобрять вещи – это куда ни шло. Плохо не одобрять людей. Можешь оказаться в изоляции.
– Я и хочу быть в изоляции от таких людей, как Марло. Чтобы существовать как личность, надо уметь провести границы и сказать чему-то «нет». Я не желаю туманным комком протоплазмы блуждать по чужим жизням. Такое зыбкое сочувствие ко всем исключает действительное понимание кого бы то ни было…
– Сочувствие вовсе не обязательно должно быть зыбким.
– …исключает и действительную преданность кому бы то ни было.
– Но надо знать подробности. В конце концов, справедливый суд…
– Я не выношу сплетен и пересудов. Надо уметь держать язык за зубами. Не только не судачить, но иногда даже не думать о других людях. Настоящие мысли рождаются из молчания.
– Брэдли, прошу вас, не надо так. Вы же не дослушали. Я говорил, что для справедливого суда нужно знать подробности. А вас, видите ли, не интересует, за что его лишили диплома. И напрасно! Вы называете его довольно темной личностью. А мне бы хотелось знать, в чем это сказывается. Но этого вы, видно, мне объяснить не можете.
С трудом сдерживая раздражение, я сказал:
– Я был рад избавиться от жены, и при этом он тоже ушел из моей жизни. Разве не понятно? По-моему, понятнее некуда.
– А мне он понравился. Я пригласил его бывать у нас.
– Господи!
– Но, Брэдли, нельзя так отвергать людей, нельзя их вычеркивать. Надо относиться к ним с любопытством. Любопытство – это своего рода милосердие.
– Я не считаю любопытство милосердием. По-моему, это скорее своего рода недоброжелательство.
– Знание подробностей – вот что делает писателя…
– Такого писателя, как вы, но не такого, как я.
– Ну, вот опять, – сказал Арнольд.
– Для чего нагромождать детали? Когда начинает всерьез работать воображение, от подробностей все равно приходится отвлекаться, они мешают. Надерганные из жизни подробности – это не искусство.
– А я этого и не говорю! – закричал Арнольд. – Я не беру материал прямо из жизни.
– Ваша жена считает, что берете.
– Еще и это! О господи!
– Подслушанные сплетни и подсмотренные подробности – это еще не искусство.
– Конечно.
– И зыбкий романтический миф – тоже еще не искусство. Искусство – это воображение! Воображение пресуществляет, плавит в своем горниле. Без воображения остаются, с одной стороны, идиотские детали, с другой – пустые сны.
– Брэдли, я знаю, вы…
– Искусство – это не болтовня плюс выдумки. Искусство рождается из бесконечного самоотречения и безмолвия.
– Из бесконечного безмолвия вообще ничего не родится! Только люди, лишенные творческого дара, могут утверждать, что больше – значит хуже!
– Что-то создать, завершить можно лишь тогда, когда чувствуешь на это неоспоримое, заслуженное право. Те, кто выбирает себе задачу по принципу наименьшей затруднительности, никогда не сподобятся…
– Чушь. Я пишу независимо от того, легко мне или трудно. И завершаю любую работу, удалась она мне или не удалась. Все прочее – лицемерие. У меня нет музы. Это и значит быть профессиональным писателем.
– В таком случае я, слава богу, не профессиональный писатель.
– Это невыносимо, Брэдли. Вы слишком романтизируете искусство. Превращаете его в какой-то мазохизм. Вам непременно нужно страдать, непременно нужно ощущать, что ваше творческое бессилие исполнено смысла.
– Оно действительно исполнено смысла.
– Да бросьте. Не надо заноситься, пусть светлый луч проглянет. Зачем так себя изводить? Ваша беда, что вы упорно воображаете себя «писателем». Почему бы не считать себя просто человеком, который изредка кое-что пишет, который, возможно, еще напишет кое-что в будущем? Зачем делать из этого трагедию всей жизни?
18 
