170 
И Черногус и София Павловна повидали не мало разных образцов кружевного производства — и новых, и старых, и совсем старинных. Знали они кружева английские и брюссельские, знали алансонские и валансьенские, знали знаменитые черные кружева Венеции, в которых щеголяют красавицы на полотнах Тициана. Изделия этих коричневых, высохших рук бабки Домны из никому неведомой российской деревушки Чирково, пожалуй, нисколько не уступали тем, прославленным на мировых рынках и воспетых поэтами.
В Чиркове задержались. Поставили Мальчика на колхозную конюшню. У бабушки Домны было тесно от внуков и внучек. Поселились у соседей, где дом был попросторней. Но София Павловна и Черногус каждый день с утра приходили к старухе. София Павловна тщательно срисовывала тушью на ватман один узор за другим. Черногус же их фотографировал. Но на фото так хорошо и отчетливо не получалось, как тушью на бумаге. София Павловна умела это делать с большим искусством.
— Вы настоящая художница! — восхищался Черногус.
— Нет, я просто так… Художница у нас Юлия.
Бабушка Домна с интересом следила за работой приезжих. Ей нравилось с ними: народ понимающий.
— Вить что, милые деточки, — говорила она. — Вить кружево исстари красу человеку придавало. Мы-то, знамо дело, в кружева не рядились, мы в посконное, в дерюжное. А цари, вельможи, кралечки ихние… Еще моя бабка — мне, может, в ту пору и десяти годов не было… Еще она меня учила делу. Вот так посадит возле оконца на чурбачок или на полу, по-турецки, ноги под себя, — подушку велит взять, лукошко, булавки, коклюшки с нитками — и плети, милая, плети от свету и дотемна, аж спина надвое переламывается. Ну дасть тебе по затылку, ежели что не то. До се помню рассказы ейные. Круживо — на Руси-то, на древней, оно называлось. Не кружево, а круживо. Кружить, должно быть, от слова. Кружить. Голову-то оно тебе во как кружило. Кружива не только нитяные или шелковые были. Были они разные. Были из бисера низанные, а то из жемчугов, из других каких драгоценных каменьев. А были даже и кованые. Мастера из золота, из серебра их ковали. Ну уж ими модницы-то да модники московские и телогреи разукрашивали, и распашницы, и ферязи, и кафтаны, платны, опашни, однорядки…
Изумленные, слушали бабку Черногус и София Павловна. Вот, оказывается, что знает она, никуда и никогда на своем долгом веку не выезжавшая из лесной деревушки Чирково. Ферези и распашницы — да такие одежды только в музеях еще остались, берегут их музейные работники как зеницу ока, как берцовую кость бронтозавра или череп того прапрадеда человеческого, который еще стоял на грани животного, но уже ощущал в себе пробуждение разума. Спроси оканчивающих десятые классы, что это такое — платны да однорядки — и не ответит, пожалуй, никто.
В один прекрасный день бабушка Домна достала из сундука плетеное лукошко и туго набитую мхом подушку в виде валика. Положила этот валик на лукошко перед собой, наколола на него булавками сколок — бумажную ленту с рисунком будущего кружева, взяла в руки когда-то, видимо, пестрые от ярких красок, но ныне потускневшие резные коклюшки и, втыкая булавку за булавкой по нарисованному узору, пошла плести, повторяя его нитками. Старые негибкие пальцы плохо слушались ее, но все же слушались, и на подушке возникали чудесные, легкие, изящные «кудрявчики». София Павловна уже знала, что это именно «кудрявчики», завезенные, должно быть, сюда из Торжка, — они у нее были вычерчены тушью.
— Не то что кружево, пальцы заплетаются, — сказала с досадой бабушка Домна. — Годов тридцать коклюшек в руки не брала. Отвыкла. Вот беда какая.
— Домна Фалалеевна, — спросила, приближая губы к бабкиному уху, София Павловна, — а вы не смогли бы молодежь, девчат, поучить своему делу?
— А что! Учила, бывалоч. У меня и дочки умели, да одна померши, другая отвыкла от дела. И внучки могут, да не хотят, избаловались. Да и не надобно оно ныне никому. Возьмут вот, бывает, на выставку покажут, да и обратно отдают.
— Дорогой Гурий Матвеевич, — сказала София Павловна. — Мы с вами обязаны сделать так, чтобы плетение кружев в деревне Чирково возродилось. Слышите? Это наш святой долг.
— Милая София Павловна, — в тон ей ответил Черногус. — Не так давно, с год назад, я именно об этом говорил вашему супругу. Я еще не знал о Чиркове. Но я…
— У супруга, Гурий Матвеевич, столько всяких дел. Боюсь, что до кружев он и не доберется. А мы с вами можем, можем, можем, без всяких постановлений обкома и облисполкома.
170 
