— А вот у них же, в ауле!.. — говорила она приподнятым голосом, кому-то отвечая. — Они и лечили!
— Мы все лечим, — Послышался голос старого казаха.
— Ой, сколько они помучились со мной, если бы вы знали! — продолжала Светлана. — Там у них хорошая такая, добрая бабушка… Она не отходила от моей постели! А есть у них внучата-близнецы… Вот такие… Черноглазые, шустрые! Так они все кумысом меня угощали… Вот и тащат чашечки, вот и тащат, и все лопочут, лопочут!
— Хвалишь, а зачем не осталась? — с некоторой обидой спросил казах, как спрашивал, вероятно, не однажды. — Тебя мы хотели в ауле оставлять, ты знаешь…
— Да, ой, как они оставляли меня! А внучата как ревели! — Светлана даже всплеснула руками. — Ну, не сердитесь, дядя Сапаргалей… Я ведь вот совсем недалеко от вас. Буду в гости приезжать.
— Приезжай обязательно.
— Я никогда вас не забуду.
— Спасибо за доброе слово.
— Только ведь я не могла не вернуться сюда, дядя Сапаргалей, — вновь продолжала Светлана, но уже совсем негромко и задумчиво. — Хотя я, если признаться, про себя-то считаю, что я сюда не вернулась, а приехала впервые… — Помолчав, она добавила, обращаясь к бригаде: — И вас всех очень прошу: считайте, что я только что приехала сюда из Москвы, только что!..
— Зачем же так? — спросила Феня Солнышко.
— А так и есть.
Дальше у Леонида уже не хватило сил стоять близ оконца и слушать слегка начинающий подрагивать голос Светланы, хотя он и звучал для него милее всякой соловьиной песни. Поминутно протягивая вперед руки, чтобы не наткнуться в темноте на деревья, он пошел от палатки в глубину колка. Но одной березы он все же не смог миновать — она вдруг, даже испугав его немного, оказалась в его объятиях. И тогда Леонид, устало прикрыв глаза, надолго, очень надолго прижался небритой щекой к ее гладкой, прохладной, нежнейшей коре.
В положенный срок на вспаханной и засеянной целине взошла пшеница. Вскоре она уже шагала по черной, хорошо прогретой солнцем пахоте бесконечными стройными шеренгами, как ходили когда-то в атаку войска. С каждым днем ее движение нарастало, становилось мощнее, неудержимее, отчаяннее, и пришло время, когда пшеница будто хлынула под ветром по степи, подобно могучей зеленой лавине, вырвавшейся из недр самой земли.
Все бригады совхоза имени Зарницына, закончив сев, с неделю отдыхали, любовались первыми всходами на созданной своими руками пашне, знакомились с ближней степной округой, а потом, приведя в порядок тракторы, вновь начали штурм целины. Под знойным солнцем, которое теперь палило совершенно нещадно, целина быстро высыхала и твердела. Вновь заточенного лемеха хватало лишь для одной смены: затвердевшая, проросшая травами земля будто сжигала железо. В Заячьем колке, который стал центральной усадьбой совхоза, день и ночь гремела, лязгала, дышала огнем кузница.
В середине лета, когда вся целина вокруг Лебединого озера была поднята и бригады перешли на залежи, с которых убиралось сено, часть людей была отозвана на строительство усадьбы. На помощь молодым новоселам прибыл также большой отряд строителей из Барнаула. По всему Заячьему колку, в тени ветвистых берез, будто грибы, поднялись палатки. В колке стало необычайно людно и шумно. В короткое время вся обширная площадка, отведенная под усадьбу совхоза, была завалена штабелями деталей для сборных домов и строительными материалами, доставленными со станции Кулунда, и штабелями сосновых бревен из лебяженского бора. От зари до зари не прекращался здесь грохот, гвалт и стук топоров: новоселы торопились поставить первые жилые дома еще до начала жатвы.
За горячей работой на строительстве и на пахоте молодые люди не замечали, как летит время и как растет пшеница. А росла она, особенно после обильных июльских дождей, так невиданно буйно, что этим не могли надивоваться старожилы Алтая: никогда еще им не приходилось видеть такое чудо в своей степи. Выметав колос, пшеница некоторое время волновалась под ветром, будто ей не хватало простора, а когда подернулась позолотой — отяжелела и уже заколыхалась, зашумела спокойно и могуче, как море. И тогда откуда ни возьмись здесь появились молодые, только что покинувшие гнезда чайки. Целыми днями они неутомимо и стремительно носились над пшеничным половодьем, то взмывая в небесную высь, то касаясь крылом золотой волны.
1954–1959 гг. Алтай — Москва
Михаил Семенович Бубеннов