На маленькой сцене в обеденном зале, заполненном сейчас лишь составленными друг на друга столами и стульями и освещенном неопределенным августовским светом, состоялась встреча с Сатиным.
— Мадемуазель Жарретьер, — она назвалась сценическим именем. Он был невысок и коренаст, волосы пучками торчали по обе стороны головы. Одет в трико и костюмную рубашку, взгляд упирается в линию, соединяющую ее бедренные суставы. Купленная пару лет назад юбка была тесновата. Мелани смутилась.
— Мне негде остановиться, — прошептала она.
— Здесь, — объявил Итагю, — здесь есть задняя комната. Пока не переедем.
— Переедем? — она разглядывала буйную плоть тропических цветов на сумке.
— Мы будем выступать в Theatre de Vincent Castor, — выкрикнул Сатин. Он повернулся, подпрыгнул и приземлился на небольшую стремянку.
Итагю вошел в раж, описывая L'Enlevement des Vierges Chinoises "Изнасилование китайских дев". Этому балету предстояло стать лучшей постановкой Сатина, на величайшую музыку Владимира Порсепича — все в превосходной степени. Репетиции начинались завтра, и она сэкономила им день — они бы ждали до последней минуты, поскольку лишь Мелани, Ла Жарретьер, могла сыграть Су Фень — деву, погибшую под пытками монгольских захватчиков ради защиты своей чести.
Она отошла к правому краю сцены. Итагю стоял в центре, размахивая руками и декламируя, а слева на стремянке сидел загадочный Сатин, мурлыкая мюзикхолловскую песенку.
Замечательным новшеством будут автоматы в роли служанок Су Фень. — Их делает немецкий инженер, — сказал Итагю. — Прелестные созданья, один даже расстегнет тебе платье, а другой сыграет на цитре, хотя музыку будут исполнять в оркестровой яме. Но как грациозно они передвигаются! Совсем не как машины.
Слушала ли она? Конечно да, но не вся. Неловко встав на одну ногу, она наклонилась и почесала икру, разгоряченную под черным чулком. Сатин с вожделением наблюдал за ней. Она чувствовала, как два локона беспокойно трутся о шею. О чем он говорит? Автоматы…
Через одно из боковых окон она взглянула на небо. Господи, пойдет ли когда-нибудь дождь?
В комнате было душно и жарко. В углу растянулся безголовый манекен художника. На полу и кровати валялись старые театральные афиши, пара штук висели на стенах. Один раз ей послышался раскат грома.
— Репетировать будем здесь, — сообщил Итагю. — За две недели до спектакля мы переедем в Тheatre de Vincent Castor, чтобы почувствовать подмостки. — Итагю часто пользовался театральным жаргоном. Еще недавно он работал барменом неподалеку от Плас Пигаль.
Оставшись одна, она, жалея, что не знает молитвы о дожде, легла на кровать. Хорошо, что не видно неба. Может, одно из его щупалец уже коснулось крыши кабаре. Хлопнули дверью. Она собиралась запереться. Разумеется, это Сатин. Вскоре она услышала, как русский и Итагю вышли через черный ход.
Она не могла заснуть; раскрывшись, ее глаза увидели тот же тусклый потолок. Прямо над кроватью на потолке висело зеркало. Она заметила его лишь сейчас и нарочно стала поднимать ноги — руки безвольно вытянуты вдоль туловища, — пока юбка не сползла ниже края чулков. И лежала, разглядывая черный и нежный белый. ПапА говорил: "Какие красивые у тебя ноги, ноги танцовщицы". Мелани изнемогала без дождя.
Почти обезумев, она встала, сняла блузку, юбку и белье и, оставшись в одних чулках и белых теннисках из лосиной кожи, мягко прошла к двери. На ходу распустила волосы. В соседней комнате хранились костюмы к L'Enlevement des Vierges Chinoises. Ее тяжелые, почти вязкие волосы рассыпались по спине и щекотали ягодицы, пока она, стоя на коленях около большого ящика, искала костюм Су Фень.
Вернувшись в раскаленную комнату, она зажмурилась, быстро сняла тенниски и чулки и не открывала глаз, пока не заколола волосы сзади янтарным гребнем. Без одежды она не была красива, вид собственного нагого тела вызывал у нее отвращение. Пока не натянула светлые шелковые колготки, с вышитыми на них длинными тонкими драконами, не надела туфли с гранеными стальными пряжками и изящными ремешками, обвивавшими ноги до середины икр. Груди ничем не сдерживались, нижнюю юбку она плотно обернула вокруг бедер. Юбка застегивалась при помощи тридцати крючков и петель, шедших от талии до начала бедер, ниже оставался отороченный мехом разрез, позволявший танцевать. И наконец, кимоно — полупрозрачное, с радужным рисунком из концентрических окружностей и вспышек светло-вишневого, фиолетового, золотого и ярко-зеленого.