Теперь, спускаясь вниз на четыре часа, он иногда разговаривал с ними. Это раздражало напарников. Однажды он оказался на волосок от гибели, когда аллигатор развернулся и атаковал. Хвост нанес сильный скользящий удар по левой ноге несущего фонарь. Профейн крикнул напарнику, чтобы тот убирался с дороги, и всадил аллигатору прямо в зубы пять зарядов подряд.
— Отлично, — сказал напарник. — Кость цела. — Но Профейн не слушал. Он стоял у безглавого трупа и смотрел, как сточные воды смывают кровь и несут ее в одну из двух рек — в тот момент он не ориентировался в пространстве.
— Детка, — обратился он к трупу, — ты сыграл неправильно. Ты не должен был нас атаковать. Это не по контракту.
Бригадир Шмяк прочел ему пару лекций о том, что своими разговорами с аллигаторами Профейн подает дурной пример Патрулю. Профейн ответил: "Да, конечно", но запомнил, что теперь нужно обращаться к аллигаторам — а Профейн свято верил в необходимость этих разговоров — про себя.
В конце концов, однажды ночью в середине апреля, он признался себе в том, о чем уже неделю старался не думать: он и весь Патруль как функциональные единицы Департамента вскоре прекратят свое существование.
Фина тоже знала, что аллигаторов осталось мало и вся троица скоро останется без работы. Однажды она наткнулась на Профейна, сидящего у телевизора, где повторяли "Великое ограбление поезда".
— Бенито. Тебе нужно искать другую работу.
Профейн согласился. Тогда она сказала, что ее босс, Винсом из фирмы "Диковинные записи", ищет себе клерка, и что она может договориться о собеседовании.
— Я? — удивился Профейн. — Я — не клерк. Я не очень умен и не могу долго работать в помещении. — Она ответила, что клерками работают люди и поглупее, а кроме того, он получит шанс пойти вверх, стать кем-то.
Шлемиль есть шлемиль. Кем его можно сделать? И кем он сам может стать? Каждый достигает той точки — а Профейн знал, что он ее уже достиг, — когда прекрасно сознаешь — что ты можешь, а чего не можешь. Но иногда у него случались приступы острого оптимизма.
— Я попытаюсь, — ответил он. — Спасибо. — Она была счастлива: он выгнал ее из ванной, а она подставила другую щеку. У него стали появляться непристойные мысли.
На следующий день она позвонила. Анхель и Джеронимо работали, а у Профейна были выходные до пятницы. Они лежали на полу с прогуливающим школу Куком и играли в безик.
— Найди себе костюм, — сказала она. — В час у тебя собеседование.
— Во! — сказал Профейн. За последние недели он раздобрел на вкусной стряпне миссис Мендозы, и костюм Анхеля ему больше не годился.
— Возьми у отца, — посоветовала она и повесила трубку.
Старик Мендоза не возражал. Самым большим в шкафу оказался костюм в стиле Джорджа Рафта — 30-х годов, двубортный, из темно-синей саржи, с подкладными плечами. Он надел этот костюм и анхелевские туфли. В метро по дороге в центр Профейн решил, что все люди иногда испытывают ностальгию по десятилетию, в которое родились. Поскольку в тот момент у него было чувство, будто он живет сейчас в эпоху своей личной депрессии: этот костюм, эта работа в городе, которая исчезнет самое большее через две недели. Его окружали люди в новых костюмах, неодушевленные предметы, производимые миллионами каждую неделю, новые машины на улицах, дома, вырастающие тысячами в пригородах, покинутых им много месяцев назад. Где гнездится эта депрессия? — У Бенни Профейна в кишках и в черепе, оптимистично опечатанных синим саржевым пиджаком в обтяжку и исполненным надежды лицом шлемиля.
Офис "Диковинных записей" располагался в Гранд Сентрал на семнадцатом этаже. Он сидел в приемной, заросшей тепличной тропической зеленью, а мимо окон проносились потоки ветра — сурового и высасывающего тепло. Секретарша протянула ему бланк заявления. Фины видно не было.
Когда он подавал девушке за столом заполненный бланк, прибыл посыльный — негр в старой замшевой куртке. Он бросил на стол груду конвертов и на секунду встретился глазами с Профейном.
Может, Профейн встречал его под улицей или на одной из поверок.
Но между ними проскользнула полу-улыбка, полу-телепатическая волна, как если бы негр принес послание и для Профейна, защищенное от чужих глаз оболочкой быстрого взгляда. Послание гласило: "Кого ты пытаешься одурачить? Прислушайся к ветру".
Он прислушался к ветру. Посыльный ушел.