38 
— Пожалуй, — задумчиво ответил Масклин. — Это и были те самые зеленые человечки, которых ты упоминал?
— Да… Погоди минутку. Погоди минутку.
— В чем дело? — заинтересовался Масклин.
— Я слышу Корабль.
Масклин напряг слух.
— Ничего не слышу, — признался он.
— Это не шум. Радиосигналы.
— Где же он? Где он, Талисман? Ты всегда говорил, что Корабль в небесах, но где же он?
Оставшиеся три древесные лягушки вжались в мох, чтобы спастись от полуденной жары.
Низко в небесах на востоке сверкало что-то белое.
Вот если бы у древесных лягушек были старинные легенды… Пусть бы они считали солнце и луну приятными цветами: желтый цветок — дневной и белый цветок — ночной. Было бы здорово, если бы и о них у лягушек существовали легенды, в которых говорилось бы, что после смерти праведной лягушки ее душа превратится в небесный цветок.
Беда, однако, в том, что разговор вели лягушки. Солнце называется у них «. —. —. мип-мип. — . —.», луна называется у них «. —. —. мипмип. — . —.». Да и все остальное называется у них «. —. —. мипмип. — . —.», а когда весь твой словарный запас исчерпывается одним словом, трудно сочинять легенды о чем бы то ни было.
Шедшая впереди лягушка смутно сознавала, что с луной творится что-то необычное.
Она разгоралась все ярче.
— Мы оставили свой Корабль на Луне? — удивился Масклин. — Но почему?
— Так решили ваши предки, — объяснил Талисман. — Видимо, для того, чтобы он был у них под присмотром.
Лицо Масклина медленно озарилось светом — как облако на восходе.
— Знаешь, — взволнованно сказал он, — еще в те времена, когда я жил в норе, я часто любовался по ночам луной. Наверное, в глубине души я догадывался, что там, наверху…
— Вероятно, это было просто примитивное суеверие.
— Извини, — поник Масклин.
— А теперь, пожалуйста, помолчи. Корабль не знает, что ему делать, и ждет распоряжений. Впервые за пятнадцать тысяч лет он наконец-то проснулся.
— Я тоже по утрам чувствую себя не в своей тарелке, — признался Масклин.
На Луне не слышно никаких звуков, но это, собственно, не имеет значения, потому что там некому их слышать. От звуков там не было бы никакой пользы.
Но там есть свет.
Над древними равнинами Луны, поблескивая в солнечных лучах, поднимались облака тончайшей лунной пыли.
А там, под ними, что-то упорно стремилось выбраться на поверхность.
— Мы оставили наш Корабль в большой и глубокой дыре? — спросил Масклин.
По всем граням маленького кубика, волна за волной, заструились световые точки.
— Только не говори, что именно поэтому ты всегда жил в норе, — сказал Талисман. — Не все номы живут в норах.
— Верно, — сказал Масклин. — Мне уже пора перестать думать о…
Внезапно он замолчал, глядя сквозь стеклянную стенку на человека, который знаками пытался привлечь его внимание к черной доске.
— Мы должны остановить Корабль! — воскликнул Масклин. — Прямо сейчас. Мы все сделали не так! Ведь мы не можем улететь одни, Талисман. Он принадлежит не нам одним!
Три нома, притаившись недалеко от космодрома, наблюдали за небом. Когда солнце склонилось к горизонту, луна засверкала, словно елочная игрушка.
— Это сияние, должно быть, исходит от Корабля, — сказал Ангало. — Наверное, от него. — Он одарил всех лучезарной улыбкой. — Стало быть, это Корабль. Он уже в пути.
— Вот уж не думал, что из этого что-нибудь получится… — начал Гердер.
Ангало шлепнул Пиона по спине и показал ввысь.
— Видишь, приятель? Это Корабль. Наш Корабль.
Гердер потер подбородок и, задумчиво кивнув, сказал Пиону:
— Да. Это верно. Наш Корабль.
— Масклин говорит, что там целый необъятный мир, — мечтательно произнес Ангало. — Много пространства. Чего-чего, а пространства в космосе пруд пруди. Масклин говорит, что Корабль движется быстрее света. Ну, тут он, должно быть, ошибся, потому что тогда было бы ничего не видно. Во всяком случае, зажженный в комнате свет вытесняет всякий другой. И все-таки Корабль ужасно быстроходный…
Гердер снова посмотрел ввысь. Какое-то тайное ожидание встрепенулось в глубине его души и стало невежливо проталкиваться наружу, наполняя его странным, невыразимым чувством.
— Наш Корабль, — повторил он. — Тот, что привез сюда номов…
— Да, конечно, — сказал Ангало, почти не слушая его.
38 
