98 
– Так, да не так, – заметил мистер Ганглион. – Выуживать князей из грязи надо умеючи. Знать, кого и зачем выуживаешь.
– И что вы этим хотите сказать? Мистер Ганглион присел на железную садовую скамью.
– Я тут размышлял о сэре Джайлсе. Надо же, как кстати он убрался на тот свет. Вы об этом не задумывались? Я задумался. Зачем, спрашивается, он напялил резиновые сапоги, когда на дворе август месяц? Вон сколько недель ни одного дождя. Такого засушливого лета не было давным-давно, а на покойнике резиновые сапоги.
– Так вы что же, намекаете, что… Мистер Ганглион ухмыльнулся:
– Ничего я не намекаю. Просто рассуждаю. Старинный род есть старинный род. Чтобы он не пресекся, полагаться только на судьбу не резон. Что-что, а выживать они умеют:
– Вы просто ерничаете, вот и все.
– Глупости. Я не ерник, а реалист. Господи, на что только они не идут, чтобы оставить потомство, на что только не идут!
– И слава Богу. Иначе, что бы мы без них делали.
Мистер Ганглион начал клевать носом и скоро уснул.
В эту ночь Хэндимены, сжимая друг друга в объятиях, вкушали блаженство на брачном ложе. Наконец-то Блотт обрел себя. Прошлое преобразилось, настоящее – предел мечтаний. Уборная на вокзале в Дрездене, сиротский приют, отрочество, сомнения, тревоги – все это кануло в небытие. И в первую очередь автомагистраль. Теперь он англичанин из старинного рода, живущего в Клинской теснине уже пятьсот лет, – а если Блотт постарается, и еще столько же проживет.
Этим духом была проникнута его первая речь в парламенте, в которой он говорил о вступлении Англии в «Общий рынок».
– Для чего нам Европа? – восклицал он. – Вы, конечно, возразите: «Это мы нужны Европе». Правильно: нужны. Как образец, как путеводная звезда, как прибежище в непогоду. Я сужу по собственному опыту…
Речь произвела впечатление. Она так напоминала речи Черчилля, Питта-младшего и Берка, что члены кабинета министров сидели как на иголках.
– Надо заткнуть этот фонтан, – решил премьер-министр, и Блотту предложили должность парламентского пристава.
– И ты согласишься? – забеспокоилась леди Мод.
– Ни за что, – ответил Блотт. – «В делах людей бывает миг прилива…»
– Ах ты мой родной, – умилилась леди Мод. – Ты у меня просто чудо!
– «Он мчит их к семьям, если не упущен». Леди Мод вздохнула с облегчением:
– Как же все-таки здорово, когда муж умеет отличать главное от второстепенного.
А Дандридж начал отбывать срок в Уорфордской тюрьме.
– Будете вести себя смирно – переведем в тюрьму менее строгого режима, – пообещал начальник тюрьмы. – Делайте что положено и месяцев через девять будете на свободе.
– Мне менее строгий режим не нужен, – сказал Дандридж.
И он не кривил душой. Тюремный быт с его жесткой упорядоченностью пришелся ему по вкусу. Все расставлено по своим местам, никаких досадных «вдруг». День похож на день, каждая камера ничем не отличается от соседней. И что самое приятное, сбылась мечта его жизни: Дандриджу был присвоен собственный номер. Так он превратился в «номер 58295» и был этим очень доволен. Работал он в тюремной библиотеке и не знал никаких забот. Тюремные будни не омрачались вмешательством природы. Деревья, леса, пейзажи, в которых ни складу ни ладу, – все это осталось за стенами тюрьмы. Дандридж о них и не вспоминал – он самозабвенно трудился над составлением библиотечного каталога. И даже придумал систему библиотечной классификации, которая в рассуждении математической строгости превзошла десятичную классификацию Дьюи.
Она получила название «цифровая система Дандриджа».
98 
