— Ну, если ты извиняешься, тогда другое дело, — говорю я, стараясь вложить как можно больше сарказма в эти слова, но получается как-то глупо.
Он кивает, не глядя на меня.
— Он был очень обаятельный, но в то же время очень плохой человек.
Я несколько секунд смотрю на него — он трет пальцами пулю. Наконец я говорю:
— Может быть, но только ты, Энди, не Господь Бог.
— Нет, не Господь Бог, — соглашается он. — Никто не Господь Бог. — Он усмехается. — Ну и что с того?
Я закрываю глаза — мне невыносимо это спокойное, чуть шаловливое выражение лица. Снова открываю глаза и смотрю сквозь проем в стене на воду, берег и на бесконечное кружение птиц.
— Ну да, конечно, — говорю я. — Вряд ли есть какой-либо смысл с тобой спорить. Как ты считаешь, Энди?
— Нет, тут, пожалуй, ты прав, — говорит Энди.
Внезапно его охватывает какая-то бодрая решимость.
Он хлопает себя по коленям и резко встает, берет пистолет и засовывает его сзади за пояс своих вельветовых брюк. Подхватывает рюкзак и забрасывает его на одно плечо, кивает на сотовый телефон, лежащий на бетонном полу.
— Выбирай, — говорит он мне. — Можешь позвонить и сдать меня, а можешь не звонить.
Он ждет от меня ответа, а потому я поднимаю брови.
Он пожимает плечами.
— Сейчас я иду к лодке, закину туда инструмент. — Он улыбается, глядя на меня. — Не торопись. Я вернусь минут через десять-пятнадцать.
Я смотрю на телефон, лежащий на грязном полу.
— Он работает, — заверяет меня Энди. — Выбирай. — Он смеется. — Со мной в любом случае все будет в порядке. Не сдашь меня, и… Не знаю, может, я и брошу это, пока еще счет в мою пользу. Но с другой стороны, вокруг столько еще разной сволочи. Миссис Т., например, если тебе интересно. — Он улыбается. — Ну и потом, всегда остается Америка — страна огромных возможностей. А если я окажусь в тюрьме… Что ж, там тоже есть люди, с которыми я бы хотел повстречаться: «Йоркширский потрошитель»,[102] например, если только до него можно добраться. Мне понадобилось бы всего лишь небольшое лезвие и минут пять времени. — Он снова пожимает плечами. — Решай. Я скоро вернусь.
Он ныряет навстречу солнечному свету и завывающему ветру, шагает вниз через две ступеньки по направлению к дорожке между двумя блокгаузами. Он уходит, насвистывая, а я откидываюсь спиной к бетонной стене.
Ноги у меня все еще схвачены лентой, и я, сидя на корточках, поднимаю телефон. Он и в самом деле заряжен и включен. Я набираю номер старого родительского дома в Стратспелде; слышу на том конце автоответчик — резкий, хрипловатый мужской голос.
Даю отбой.
У меня уходит целая минута, чтобы освободить ноги. Я поднимаю с пола плащ, отряхиваю и надеваю его.
Я стою в открытом проеме, полы плаща хлещут меня по ногам; справа от меня Файф; деревья Далмени-парка и Монс-Хилл — слева, а впереди — два моста: один вытянутый, в ажурной красной паутине, другой, слева, — изогнутый, серый, как боевой корабль.
На воде речного устья серо-голубая рябь, волны катятся прочь, ветер дует сзади, с востока. Вверх по течению к Розиту поднимаются два минных тральщика — как раз проходят под мостом; на нефтяном терминале Хаунд-Пойнт высоко над водой возвышается огромный разгруженный танкер, вокруг которого суетятся два буксира; рядом два огромных плавучих крана — большую часть года они провели здесь, монтируя пирс второго терминала. С островом почти поравнялся небольшой танкер, направляющийся к морю, он сидит в воде по ватерлинию — загружен продукцией нефтеперегонного завода в Грейнджмуте. На севере, за Инчколмом, в Брэфут-Бей ржаво-красный танкер заправляется сжиженным газом по трубопроводу, ведущему к заводу Моссморан в нескольких километрах от берега, — его местоположение выдают белые перья пара. Я наблюдаю за всей этой бурной водной деятельностью и поражаюсь, какой промышленной стала старушка река, в какую торговую магистраль превратилась.
Надо мной и вокруг сбиваются в стаи и скользят, повисают в воздухе чайки — клювы открыты, кричат что-то ветру. Бетонные блокгаузы, вышки, казармы, огневые позиции на острове — все покрыто птичьим пометом, белым и черным, желтым и зеленым.
Я потираю затылок, вздрагиваю, когда неосторожно касаюсь шишки. Смотрю на телефон у себя в руке, вдыхаю свежий морской воздух и кашляю.
Кашель продолжается какое-то время, потом проходит.
И что же мне делать? Совершить еще одно предательство, пусть даже Энди, кажется, чуть ли не просит об этом? Или фактически стать его пособником, позволив ему убить и искалечить еще бог знает кого, отпустить в свободный поиск по закоулкам нашей системной порчи?