Особенно,... 
111 
Она не успела высвободиться из-под одеял и принудить еще болящее тело сесть, как в углу комнаты раздался какой-то звук. Дора не ожидала помощи ни от кого. И дверь не открывалась, однако кто-то шепотом успокаивал плачущего младенца.
Она еще не совсем очнулась от сна, чтобы закричать, но около постели уже стояла тень и протягивала ей извивающийся, жалобно мяукающий сверток:
– Она мокрая.
Пэйс. Дора едва не рассмеялась от радости. Она взяла влажное дитя из его рук и потянулась к стопке пеленок возле постели. Он здесь с ней, он не рыщет в ночи. Дору охватило ощущение счастья, на которое она не имела права.
– Я не слышала, как ты вошел.
– Ну, ты спала как бревно. И я не хотел тебя беспокоить.
И Пэйс отодвинулся от постели, в то время как она ловко развернула промокшую пеленку, омыла скулящее дитя и завернула в сухое.
– Но это и твоя постель. Ты имеешь все основания в ней спать.
Дора старалась говорить обыденным, прозаичным тоном, не позволяя проявить страх, любопытство или что бы она ни чувствовала в данный момент. Все, что между ними происходило, раздражало ее и ранило. Она опасалась сказать что-нибудь не то, разрушить более нежные чувства и заставить его снова уехать в ночь или, что еще хуже, вновь отдаться порыву дремлющей злобы. Ей очень хотелось, чтобы все наладилось, но как же этого достичь?
– Тебе нужно выспаться, – пробормотал он, но не отодвинулся подальше, когда Дора расстегнула халат и подставила грудь ищущему ротику ребенка.
Если она и смутилась, то темнота надежно скрывала смущение от того, как зачмокала дочь. Дора поправила подушку за спиной и откинулась назад, наслаждаясь их сиюминутной близостью. Она никогда ни с кем не испытывала такого чувства близости, как с Пэйсом, а он так долго держал ее на расстоянии, что Дора с жадностью ловила каждое проявление человечности с его стороны. Быть рядом с Пэйсом и держать своего ребенка на руках было райским блаженством.
Она осторожно заметила:
– Но ты мне не помешаешь, Пэйс. Ложись и немного отдохни.
Пэйс заколебался, но затем подошел к свободной половине постели и сел, чтобы снять сапоги.
– Я положу ребенка в колыбель, когда кончишь кормить. Тебе еще не надо вставать, но я не посмел беспокоить Энни, у нее и так забот полон рот с матерью и по хозяйству.
– Но я не инвалид и сама могу ее положить. Ты теперь без помощи Солли совсем замучился. Ложись и поспи, Пэйс.
Она услышала в темноте шорох снимаемой одежды, он больше не мог противиться усталости, хотя и возражал. Ей хотелось видеть его, но она удовлетворилась сознанием, что он здесь, с ней. На сегодня этого достаточно.
– Почему ты теперь говоришь не как прежде? – спросил он с любопытством, опускаясь на постель.
Более заинтересованная широтой его плеч и мощью бицепсов, чем словами, которые он только что произнес, Дора тем не менее задумалась. Она не знала, что отвечать.
– Ты имеешь в виду строй речи, как у квакеров, и их обращение ко всем на «ты»?
Он ждал.
– Не знаю. Я говорю чаще, как все остальные. У меня же квакерская речь не от рождения. И, наверное, ты тоже оказываешь на меня дурное влияние.
Она подняла младенца, чтобы он срыгнул; Пэйс продолжал пристально ее рассматривать, повернувшись к ней лицом и опираясь на локоть. Дора ощутила его непреодолимое желание дотронуться до нее. Ей хотелось того же и так же.
– Смайты умерли. Ты больше не посещаешь собраний. Никто и не узнает, что ты изъясняешься, как все прочие. Зачем ты все еще держишься за свою манеру?
Ребенок отрыгнул. Дора потерла спинку девочки пальцем и дала ей другую грудь, поморщившись, когда Фрэнсис больно схватила воспаленный сосок. Однако нахлынувшее вслед за этим удовольствие смягчило боль. А когда Пэйс погладил темный пушок на головке ребенка, Дора ощутила теплую волну нежности. Так и должно быть. Этого она и хотела.
– Хочешь, чтобы я перестала говорить, как квакеры? – спросила Дора с любопытством.
Его пальцы погладили младенца по щеке, затем, словно сравнивая гладкость кожи, грудь Доры и неохотно вернулись восвояси.
– Нет, мне нравится твоя манера разговаривать. И голос у тебя успокаивающий. Дело даже не в том, как ты говоришь, а что. Вот это имеет для меня значение. Просто мне кажется, ты не должна чувствовать себя обязанной говорить, как квакеры.
Он лег, откинулся на подушку и стал смотреть в потолок.
А его краткое прикосновение показало, как податливы ее чувства. Дора отчаянно хотела Пэйса как мужа, как любовника, как лучшего друга. Она же играет сейчас с дьяволом в поддавки, но все равно она хочет быть с ним. До боли, так сильно, что вообразила, будто он чувствует то же самое.
111 
