– Но врач сказал, что он умрет или от гангрены, или от лихорадки. И, кажется, лихорадка берет верх.
Она взглянула на поднос.
– Где ты все это достал? Джексон пожал плечами:
– Солли сказал, что прислали из дома. Ну, я его не расспрашивал.
Она кивнула:
– Хотелось бы мне как-нибудь влить в него хоть немного жидкости. Если ему так помогают холодные примочки снаружи, то, наверное, внутри вода подействует еще лучше.
– Мы можем сделать, как делали с лошадьми, когда они не хотят принимать лекарство, – предложил Джексон.
Дора вопросительно взглянула на него.
Джексон подал ей стакан с водой, затем сел на противоположный край постели и приподнял Пэйса вместе с подушкой. Затем, защемив ему нос, открыл рот.
– Влейте немножко.
Дора, сомневаясь, капнула с чайной ложки Пэйсу в рот. Джексон сжал ему челюсти и погладил горло. Мышцы под его рукой инстинктивно сократились. Вода прошла внутрь. Джексон опять зажал ему рот, Дора влила чайную ложку, две.
Скучная и утомительная то была процедура, и пациент от нее вскоре устал. Он стал дергаться, а это могло сместить бинты на раненой руке, и Дора попросила передышку. Она спала за эти дни лишь несколько часов и падала от изнеможения. Она была не в состоянии справиться с Пэйсом.
– Поешьте и немного поспите, мисс Дора, я с ним посижу.
– Но тебе нужно работать в поле, Джексон. А я все равно больше ни на что не гожусь. Я отдохну, а ты можешь теперь идти.
Хотя в доме было достаточно просторно для них троих, Джексон, из чувства приличия спал в амбаре. Дора не совсем была уверена в том, что условности позволяют ей ухаживать за Пэйсом, но она ими пренебрегла. Кто-то же должен ему помочь, а никто не рвался предложить свою помощь.
Джексон ушел, унося с собой поднос, Дора немного поела. Она должна иметь силы, чтобы исполнять свои обязанности. И если Пэйс умрет, то пусть в этом не будет ее вины. Дора делает все, что в ее силах, вот только помешала врачу ампутировать руку.
Она даже не спросила у Карлсона Николлза, правильно ли поступила, когда отказалась это позволить, и вся вина и ответственность теперь легли на ее плечи. Но сейчас она об этом думать не станет. Она ни о чем не станет думать и не позволит себе ничего чувствовать. У нее только одна задача. Она намочила губку и снова провела ею по его лицу.
Где-то около полуночи Дора, наконец, уснула. Проснувшись, она услышала щебетание птиц за окном. Слабый серый свет проникал в окна. Глаза у нее слипались, но она, хоть и с трудом, разлепила веки. Она безотчетно взяла губку, протянула руку ко лбу Пэйса и вдруг увидела, что он пристально смотрит на нее.
– Пэйс? – прошептала Дора неуверенно. Может быть, она все еще спит?
– Воды. – Голос у него был хриплый, и он скорее прокаркал, чем сказал, но девушка поняла его.
Она попыталась приподнять Пэйса, чтобы ему было удобнее пить, но он оказался слишком тяжел для нее. Проклиная свою слабость, она приподняла ему голову, взбив подушки. Он пил жадно, и ей даже пришлось отвести чашку, чтобы не навредить ему.
– Еще, – потребовал Пэйс.
– Через минуту. А то вырвет, если сразу выпить много. Она отерла ему лоб, зажгла лампу и стала осматривать его руку.
Он застонал, когда она коснулась повязки, но не сопротивлялся, как делал это во время горячечного бреда. И не смотрел на руку.
– А она еще при мне, – прокаркал он торжествующе. – Тебе следует знать, как это болит. Жжет, словно адским огнем.
Дора присыпала открытую рану порошком. Разорванные мышцы уже никогда не срастутся так, как прежде. Вряд ли рука сломана в нескольких местах, но она сильно изувечена, чтобы сейчас можно было сказать определеннее. Ее больше всего заботили какие-то ярко-красные черточки выше раны. Сегодня Доре показалось, что они не такие яркие, как прежде.
– Я слышал, что она все равно бы сейчас болела, если, ее отняли.
Вряд ли, конечно, но откуда ей об этом знать. Наверное, Пэйсу все-таки больше известно о ранах.
– Давай еще попьем, – вот единственное, что она ему сказала.
Вскоре он забылся тяжелым сном, но Дора позволила воспрять в душе слабому ростку надежды. Какая же это обманчивая, коварная вещь! Она может расти и ветвиться и все заслонять, но потом, однажды, она умирает, все унося, оставляя за собой лишь боль и страдание, как от загноившейся раны. Дора все знала о надеждах, но она просто не могла не надеяться.
На следующий день, когда оказалось, что воспаление в руке Пэйса не распространилось выше, и лихорадка унялась, Дора послала Джексона за врачом. Кость, очевидно, не сместилась, но она не знала, каким способом ее и впредь удерживать в таком же положении. Постоянное бинтование и разбинтовывание, чтобы обработать рану, а также беспокойные движения Пэйса могли что-нибудь сдвинуть. Доре было даже страшно подумать, что будет, если кости легли неправильно и придется снова их вправлять. Она не беспокоилась, когда думала, что он умирает, но вместе с надеждой пришли и мысли, что, может быть, у него есть будущее.