Особенно,... 
32 
Колин подошел к кромке воды и наклонился, чтобы рассмотреть пятно пены, которое прибили к берегу волны. На тончайшей пленке каждого крошечного пузырька солнечные лучи, преломляясь, образовывали идеальную радугу. Пятно высыхало прямо у него на глазах, множество радуг исчезало ежесекундно, и все же отнюдь не одновременно. Когда он выпрямился, там оставался лишь грязный кружок неправильной формы. Мэри была уже примерно в двухстах ярдах от берега, и на фоне бескрайней серой глади ее голова казалась маленьким черным пятнышком. Чтобы лучше видеть ее, Колин заслонил глаза от солнца рукой. Она больше не плыла в сторону открытого моря; казалось даже, что она повернулась лицом к берегу, но трудно было понять, плывет она по направлению к Колину или отдыхает, опустив ноги. Словно в ответ, она подняла руку и торопливо подала какой-то знак. Но была ли это рука или волна у нее за спиной? На мгновение он потерял ее из виду. Голова погрузилась в воду и появилась вновь – и опять над ней что-то шевельнулось. Ну конечно, рука. Колин глубоко вздохнул и помахал в ответ. Сам того не заметив, он уже сделал несколько шагов вперед и стоял в воде. Казалось, голова Мэри повернулась и, на сей раз не исчезая, задергалась из стороны в сторону. Колин позвал Мэри, но произнес ее имя не громко, а паническим шепотом. Стоя по грудь в воде, он в последний раз взглянул на нее. Голова ее снова исчезла, и было по-прежнему трудно понять, то ли Мэри погрузилась под волны, то ли скрылась за ними.
Он поплыл по направлению к ней. Дома, в том же бассейне, Колин яростно и элегантно бороздил поверхность кролем, один раз проплывая из конца в конец, в удачные дни – дважды. На более длинные дистанции у него не хватало сил, и он ссылался на то, что ему скучно долго плавать взад и вперед. Теперь же, поступившись принципами, он ритмично работал руками и шумно выдыхал воздух, словно в пародии на тяжкие вздохи по поводу цепи прискорбных событий. Проплыв двадцать пять ярдов, он вынужден был остановиться и перевести дух. Несколько секунд он полежал на спине, а потом стал перебирать ногами на месте. Сколько он ни вглядывался, Мэри нигде не было видно. Он поплыл дальше, на сей раз еще медленнее, то своим кролем, то на боку – так было легче дышать и беречь лицо от волн, уже более высоких, с гладкими подошвами, преодолевать которые стало довольно утомительно. Перед следующей передышкой Колин мельком увидел Мэри. Он закричал, но слабым голосом, казалось, разом выпустив из легких так много воздуха, он лишился сил. На таком расстоянии от берега вода была теплой только у самой поверхности; когда он работал одними руками, у него окоченели ноги. Едва он собрался плыть дальше, как прямо в лицо ему ударила волна, и он наглотался воды. Он не захлебнулся, но вынужден был перевернуться на спину, чтобы отдышаться. О боже, без конца твердил – или думал – он, о боже! Он снова перешел на кроль, взмахнул несколько раз руками – и остановился; руки отяжелели, их стало трудно поднимать над водой. Теперь он плыл только на боку, из последних сил, едва заметно продвигаясь вперед. Когда он вновь остановился и, судорожно глотая воздух, вытянул шею, чтобы бросить взгляд поверх волн, Мэри плыла ярдах в десяти от него. Лица ее он не разглядел. Она что-то кричала ему, но из-за плеска воды возле его ушей слов было не разобрать. На эти последние несколько ярдов потребовалось очень много времени. Стиль плавания Колина превратился в неуклюжее барахтанье, и когда он, собравшись с силами, поднял голову, Мэри, казалось, отплыла еще дальше. Наконец он ее догнал. Протянув руку, он коснулся ее плеча, и под тяжестью его пальцев она опустилась под воду.
– Мэри! – крикнул Колин, и опять наглотался воды.
Мэри снова появилась на поверхности и высморкалась двумя пальцами. Глаза у нее сузились и покраснели.
– Разве это не прекрасно! – воскликнула она. Колин, задыхаясь, вновь устремился к ее плечу.
– Осторожно, – сказала она. – Ляг на спину, иначе ты утопишь нас обоих.
Он попытался заговорить, но набрал полный рот воды, едва успев его открыть.
– Здесь так чудесно после всех этих узких улочек! – сказала Мэри.
Колин лег на спину, раскинув в стороны руки и ноги, точно морская звезда.
– Да, – с трудом вымолвил он наконец. – Это потрясающе.
Когда они вернулись на пляж, народу там уже поубавилось, но волейболисты еще не разошлись. Игра только что закончилась. Высокая девушка понуро покидала площадку в одиночестве. Остальные участники игры смотрели, как орангутан вприпрыжку несется следом, а потом, обогнав, пятясь перед ней, умоляюще совершает нелепые круговые движения руками. Мэри с Колином перетащили свои вещи под сень освободившегося зонта и полчасика поспали. Когда они проснулись, пляж уже почти опустел. Волейболисты со своей сеткой ушли, и остались лишь все те же большие компании, выехавшие на семейные пикники, – люди либо дремали, либо тихонько переговаривались за столиками, заваленными объедками и мусором. Колин с Мэри – по предложению Колина – оделись и в поисках еды и питья направились к оживленной улице. В кои-то веки они – меньше чем через пятнадцать минут – нашли ресторан, который их устроил. Они сели на террасе, в густой зеленой тени сучковатой глицинии, чьи вьющиеся ветки многократно проникали сквозь большую решетчатую конструкцию. Их столик стоял вдали от посторонних глаз и был в два слоя накрыт крахмальными розовыми скатертями. Массивные ножи и вилки были витиевато украшены узорами и хорошо начищены. В центре столика стояла миниатюрная светло-голубая керамическая вазочка с красной гвоздикой. Двое официантов, которые их обслуживали, были любезны, но одновременно и подкупающе сдержанны, а краткость меню наводила на мысль о сосредоточенном внимании к приготовлению каждого блюда. Еда, правда, оказалась вполне заурядной, зато вино подали охлажденным, и они выпили полторы бутылки. Они не просто разговаривали, а скорее вели беседу – корректно, непринужденно, как старые знакомые. Упоминаний о себе и своем отпуске они избегали. Зато вспоминали общих друзей и интересовались, как они поживают, обсуждали кое-какие приготовления к отъезду на родину, говорили о загаре и сравнивали достоинства брасса и кроля. Колин то и дело зевал.
32 
