Особенно,... 
45 
Мистер Астли мягко сказала:
— Испанцы, которые первыми колонизовали ваш континент, языком христианской веры и Библии считали латынь.
— Ту ветвь религии, которой я учу других и пытаюсь следовать сам, — возразил доктор X., — Моисей и Иисус проповедовали задолго до того, как римские императоры использовали и извратили ее ради суетного блеска земного царствования.
— Мистер, Астли, сэр! — сказал доктор X. строго. — Простым вопросом и косвенным замечанием вы исторгли у меня исповедание веры. Позвольте мне попросить у вас того же. Приняли ли вы в свое сердце Иисуса как вашего личного Спасителя? Или вы католик? Или поддерживаете государственную англиканскую церковь, где папой — королева Виктория?
— Когда я в Англии, — медленно ответил мистер Астли, — я поддерживаю англиканскую церковь. Благодаря ей Англия остается стабильной. По той же причине в Шотландии я поддерживаю шотландскую церковь, в Индии — индуизм, в Египте — магометанство. Британия не правила бы четвертью земного шара, не будь мы терпимы к местным религиям. Если бы наше правительство сделало католицизм официальной религией Ирландии, оно бы легко управляло этой непокорной колонией с помощью папских священников, хотя, конечно, ольстерцам пришлось бы выделить угол.
— Вы хуже, чем атеист, мистер Астли, — сказал доктор X. суровым тоном.
— Атеист, по крайней мере, твердо знает, во что он не верит. Для вас же просто нет ничего твердого и незыблемого. Вы беспринципный человек — человек без веры.
— Не то чтобы совсем без веры,-промолвил мистер Астли. —Я мальтузианец и верую в евангелие от Мальтуса.
— Я полагал, что Мальтус — это англиканский священник, который спятил на почве роста народонаселения. Вы хотите сказать, что он основал новую религию?
— Нет, новую веру. Для религии нужны конгрегации, священники, молитвы, гимны, особые здания, догматы, ритуалы. Моя ветвь мальтузианства во всем этом не нуждается.
— Ваша ветвь, мистер Астли? Их, выходит, много?
— Да. Всякая система доказывает свою силу, подразделяясь, — взять, например, христианство.
— Укол! — воскликнул доктор X. со смехом. — С вами приятно скрестить шпаги. А теперь, сэр, расскажите о вашей разновидности мальтузианства. Обратите меня!
— Оставайтесь лучше как вы есть, доктор Хукер. Моя вера не сулит никакого утешения бедным, больным, жертвам несправедливости и умирающим. И у меня нет никакого желания ее распространять.
— Вера без надежды и милосердия? — вскричал доктор X. — Так отбросьте же ее, мистер Астли, она явно заморозила у вас в жилах всю кровь! Гоните ее вон. Привяжите к ней камень и-за борт. Обретите веру, которая согревает нам сердце, привязывает нас к ближнему и открывает перед нами блаженное будущее.
— Не люблю опьяняющих напитков. Уж лучше горькая правда.
— Мистер Астли, вы, я вижу, одна из тех печальных современных душ, которым материальный мир кажется жестокой машиной, перемалывающей чувствительные сердца и зрячие умы. А не приходило ли вам в голову, что вы можете ошибаться — да, ошибаться, клянусь Богом! Наша чудесно многообразная Вселенная не могла бы взрастить сердца и головы, подобные нашим, если бы Творец всего сущего не предназначил их для этой планеты, не предназначил планету для них и все для Себя!
— Ваш взгляд на мир как на место, где Бог взращивает человеческие овощи для своего личного потребления, мог бы прельстить садовника, доктор Хукер, — сказал мистер Астли, — но не меня. Я человек деловой. А вы, миссис Парринг, во что-нибудь верите?
— Это вы насчет Бога, я правильно поняла? — спросила я, польщенная тем, что он ко мне обратился.
— Правильно, миссис Парринг! — воскликнул доктор X. — Большинство людей это понимает правильно, в отличие от мистера Астли. Но даже и он дитя Господа, хоть сам себя таковым не признает, — а уж вы-то и подавно Его дитя. Вера, надежда и милосердие, сияющие в ваших ясных глазах, не оставляют в этом сомнений. Скажите нам, прошу вас, миссис Парринг, как вы разумеете Отца нашего небесного?
С тех пор как мы болтали с outchitel в немецком сквере, у меня не было случая поговорить о громадных больших обычных странных вещах, потому что Парня такие разговоры мучат. И вот теперь эти двое умных мужчин хотят услышать от меня обо ВСЕМ! Слова полились потоком.
— Все, что я знаю об этом боге, — сказала я, —я услышала от моего собственного Бога-моего опекуна Боглоу Бакстера. Он говорит, что бог-удобное название для всего и вся: ваш цилиндр и ваши мечты мистер А стли, небо ботинки Зеленый берег Лох-Ломонд борщ я расплавленная лава время идеи коклюш блаженство парь-бы мой белый кролик Флопси и клетка, где он живет, — что угодно из словарей и книг, какие есть и какие будут, добавляет свое к богу. Но самое лучшее в боге — это движение, оно взбалтывает мир и делает из старого новое. Движение превращает дохлую собаку в червей и маргаритки, муку масло сахар яйцо и столовую ложку молока в печенье «абернети"*, сперматозоид и яйцеклетку в крохотную растение-рыбку, из которой получится младенчик, если мы не позаботимся, чтобы этого не было. Но движение и боль причиняет, когда твердое тело бьет по живому и мягкому или живые бьют друг друга, и чтобы нас не убило до смерти, пока мы сами не износились от времени, у нас развились создались появились выросли созрели глаза и мозг, которыми мы видим предвидим удары, чтобы от них уклоняться. И как великолепно крутится вся эта божья круговерть! Три дня назад я задумалась, как усовершенствовать одесский порт, и не смогла ничего выдумать. Я знаю, что не всегда было так. Я читала „Последние дни Помпеи“, и „Хижину дяди Тома“, и „Грозовой перевал“ и понимаю, что история полна всяких гадостей, но история прошла, и сегодня уже люди не обращаются друг с другом жестоко, только иногда делают глупости в игорных домах. В „Панче“ пишут, что без работы сидят одни лентяи, так что самым бедным, должно быть, нравится быть бедными. И у них есть то утешение, что другие смеются, на них глядя. Я знаю, конечно, что иногда случаются всякие несчастья, но ведь жизнь продолжается. Мои родители погибли в катастрофе на железной дороге, но я их совсем не помню и даже не плачу о них почти никогда. Они, наверно, уже были старые, им и так-то немного оставалось жить. Еще мне говорили, что я где-то в другом месте лишилась ребенка, но я знаю, что о моей маленькой дочке есть кому позаботиться. Мой опекун даром лечит больных собак и кошек, так что о потерянной девочке уж точно можно не волноваться. Какую же горькую правду вы имели в виду, мистер Астли?
45 
