25 
Он умолк.
Я сидел не шелохнувшись. Мне казалось, что Баулин говорил не со мной, а отвечал каким-то своим мыслям.
— Вы правы, товарищ Баулин… Только мне иногда приходит в голову одна мысль… Вещи меняются у нас быстрее, чем люди.
— Люди сложнее, чем вещи, Арефьев. Но иногда и люди меняются у нас еще быстрее, чем вещи. Знаю я один такой пример…
Наверное, он имел в виду меня. Я хотел что-то ответить Баулину, но зазвонил тот самый белый телефон.
Баулин снял трубку. Звонил какой-то Степан Сергеевич. Баулин стал рассказывать ему о только что закончившемся совещании, особенно напирая на нехватку цемента. Я подумал, что, наверное, этот Степан Сергеевич — какое-нибудь московское начальство, от которого зависит снабжение стройматериалами. Баулин произнес еще несколько общих фраз, попрощался и повесил трубку.
— Секретарь Верхнеозерского обкома звонил, — сказал, обращаясь ко мне, Баулин, — старый друг, вместе воевали. Послушай, — внезапно спросил он, — тебе двадцать вагонов цемента на сколько хватит?
— Спасибо, товарищ Баулин! — обрадовался я. — Честно говоря, я совсем не ожидал…
— А знаешь, — весело сказал Баулин, — я от себя тоже этого не ожидал. Что я тебе, снабженец какой, чтобы цемент выколачивать? Только посмотрел я на тебя и вспомнил одну историю… Давно это было. Я еще тогда зеленым комсомольцем был, на «Урал-маше» работал. Решили мы тогда провести совещание всех поставщиков строительства нашего завода. Задумано — сделано. Раззвонили в газете, разослали телеграммы по всему Союзу… Но и этого нам показалось мало. Решили мы, что на совещании должен выступить не директор строительства, не секретарь нашего окружкома, а лично Серго Орджоникидзе. Именно он — и никто другой. Ну, телеграмму с вызовом решили ему не посылать, неудобно все-таки. И постановили: ехать мне в Москву и лично пригласить Серго…
Поехал я в Москву, пришел в Наркомат тяжелой промышленности, на площадь Ногина. Иду гордо: шутка ли, представитель комсомолии «Уралмаша» за самим Орджоникидзе приехал! Вхожу я в приемную. Народу много. Люди все сидят солидные, с портфелями, ждут. Говорю секретарю: так, мол, и так, доложите, по важному делу, прошу принять вне очереди. Тот улыбается. Пропустил бы, говорит, тебя без очереди, да вот, видишь, начальник «Магнитостроя» сидит ждет, обидится. А это вот товарищи из Госплана, тоже ждут. И скажу тебе, парень, по правде, нет, говорит, никакой возможности у товарища Орджоникидзе тебя сегодня принять.
Я все равно решил ждать. Не помню, сколько времени я прождал, только вдруг открывается дверь кабинета, и входит в приемную сам Орджоникидзе: «Прошу извинить, товарищи, больше принять никого не смогу, уезжаю в ЦК».
Тут я как крикну на всю приемную:
«Товарищ Серго!»
Он остановился, посмотрел на меня и улыбнулся. Вид у меня смешной был: юнгштурмовка, сапоги огромные, вихры, лицо в веснушках…
«Ты кто ж такой будешь?» — спрашивает.
«Делегат комсомола «Уралмаша». К вам, товарищ Серго, со специальным заданием».
«Ого, — говорит Орджоникидзе, — значит, ты важный человек! В чем же твое специальное задание?»
Ну, я ему выпалил все, что и как, и закончил категорически:
«Значит, вам через три дня, выезжать надо, товарищ Серго!»
Я услышал, как кто-то из людей, толпившихся в приемной, рассмеялся. А Орджоникидзе сказал:
«Вот что, товарищ уполномоченный: во-первых, кто вам разрешил без ведома Наркомтяжпрома телеграммы по всей стране рассылать и людей вызывать? Мы ведь не один «Уралмаш» строим, люди всюду занятые, а вы их с мест срываете. Так нельзя делать. Во-вторых, с докладом пусть начальник строительства выступает, он лучше, чем я, ваши дела знает. Согласен?»
Честное слово, четверть века прошло, а как сейчас помню, чуть не разревелся. Ведь наша мечта была, чтобы именно Серго к нам, комсомольцам, приехал.
И вдруг он мне говорит:
«А я к вам приеду. Может быть, к началу совещания не сумею, но обязательно буду».
После этого случая я не раз себя спрашивал, почему он согласился? В затее нашей был, конечно, анархический, так сказать, элемент, и за самочинные действия нам могло здорово влететь от того же Орджоникидзе. А он согласился приехать. Почему? Потому что если к представителю партии приходит человек от коллектива и если у этого коллектива есть мечта, то отпускать человека ни с чем нельзя. Так решил Орджоникидзе.
— Тебе двадцать вагонов цемента на сколько хватит? — внезапно спросил Баулин.
25 
