Такая внезапная и необъяснимая близость может возникнуть только в определенной обстановке — например, в теплом спортивном зале, где пол и стены устланы мягкими красными матами.
Конечно, Хелен на всю жизнь сохранит в памяти это первое объятие, и, как бы ни менялось в дальнейшем ее отношение к Дженни и Дженни к ней, с того самого дня в красном спортивном зале Дженни Филдз будет ей близка почти как мать. Ничего подобного ни к одной женщине Хелен ни прежде, ни потом не испытывала. Дженни тоже всегда будет помнить дочерние объятия Хелен и даже напишет в автобиографии, чем отличаются дочерние объятия от сыновних. К пониманию этого она, как ни странно, пришла, опираясь на один-единственный случай, имевший место в тот декабрьский день в огромном спортивном комплексе имени Майлза Сибрука.
Если Эрни Холм почувствовал в тот день какое-то влечение к Дженни Филдз или хоть на секунду предположил, что она станет для него спутницей жизни, ему можно только посочувствовать, потому что у Дженни Филдз сходных чувств и мыслей не возникло; она лишь подумала, что Эрни — хороший, добрый человек и что, возможно, он станет ей добрым другом, первым в ее жизни.
Должно быть, Эрни и Хелен очень удивились, когда Дженни попросила разрешения побыть одной в этом зале. Они не могли понять зачем. И тогда Эрни вдруг спросил о цели ее прихода.
— Хочу записать сына в секцию вольной борьбы, — быстро сказала Дженни. Она надеялась, что сын одобрит ее выбор.
— Хорошо, — сказал Эрни. — Только не забудьте погасить свет и выключить обогреватели, когда будете уходить. Дверь запрется сама, ее нужно просто захлопнуть.
Оставшись одна, Дженни выключила свет и обогреватели. Гудение их скоро прекратилось. В темном зале, куда слабый свет проникал в чуть приоткрытую дверь, было очень тепло и тихо, она сняла туфли и стала ходить по мягким матам взад и вперед. „Почему в этом зале, который создан для ожесточенной борьбы, я чувствую себя как у Христа за пазухой? Неужели из-за Эрни?“ — подумала она и тотчас же забыла о нем. Для нее он был просто невысокий мускулистый аккуратный человек в очках — и больше ничего. Если Дженни и думала о мужчинах, а это бывало редко, более сносными ей казались именно невысокие и мускулистые. Она вообще предпочитала людей мускулистых — и мужчин и женщин: в них чувствовалась сила. И люди в очках ей тоже нравились, как нравятся человеку, не знающему, что такое очки. Но больше всего ее поразил этот зал — красный спортивный зал, очень большой, но уютный, и к тому же, как ей показалось, надежно защищающий от боли. Тут она — бух! — упала на колени, просто для того, чтобы почувствовать, как откликнутся на ее тяжесть маты. Она сделала кувырок и разорвала платье. Затем села на пол и увидела в освещенном дверном проеме силуэт плотного подростка. Это был Карлайл, тот самый, который совсем недавно расстался со своим обедом в коридоре. Он сменил экипировку и вернулся за новой порцией нагоняя; в полутьме зала он старался разглядеть светившуюся белизной медсестру, которая сидела на четвереньках поверх красных матов, как медведица в берлоге.
— Извините, мэм, — сказал он. — Я пришел узнать, что еще я должен сделать.
— Ну, это не по моей части, — сказала Дженни. — Поди немного побегай.
— Хорошо, мэм, — сказал Карлайл и удалился.
Она захлопнула за собой дверь и обнаружила, что туфли остались в зале. Сторож никак не мог найти ключ от зала и предложил ей надеть кеды одного из старшеклассников, которые нашел в шкафу забытых вещей. И Дженни устало побрела по подмерзшей слякоти к изолятору, думая о том, что ее первое путешествие в страну спорта, пожалуй, не пройдет для нее бесследно.
Лежа на кровати, Гарп безостановочно кашлял.
— Вольная борьба? — прохрипел он. — Ну, ты даешь, мам. Ты, видно, хочешь, чтоб меня там убили.
— Я уверена, тебе очень понравится тренер, — сказала Дженни. — Я разговаривала с ним, он очень милый человек. Я и с дочкой его познакомилась.
— О Господи, — застонал Гарп, — она что, тоже занимается борьбой?
— Нет, она любит читать, — с одобрением заметила Дженни.
— Очень интересно, — сказал Гарп. — А ты не боишься сводить меня с тренерской дочкой, вдруг я в нее влюблюсь? Ты хочешь этого, да?
Дженни такое даже в голову не могло прийти. Она думала только о спортивном зале и об Эрни Холме. К Хелен у нее возникло почти материнское чувство, и, когда ее сын-грубиян намекнул на сводничество да еще прибавил, что может влюбиться, Дженни забеспокоилась. Она как-то упустила из виду, что сын ее скоро начнет думать о девочках. Это ее озадачило, но она сказала только: