— Уйди, — сказала Миранда.
— Не уйду, — сказал он, стоя над ней.
Водоворот захватил его и тянет, тянет в самую середину. Он стал коленом на кровать. Молчание дома окружало их, внимательное, завороженное, холодное.
— Гадость какая! — сказала Миранда очень тихо, но с такой злобой, что на секунду он замер. Потом, как слепой раскинув руки, стал к ней склоняться.
Дальнейшее произошло очень быстро. Миранда закинула руку назад, к подоконнику, схватила одно из стеклянных пресс-папье и с силой опустила его на пальцы Пенна, скользящие по простыне. Пресс-папье, вырвавшись из её руки, пролетело через всю комнату и разбилось вдребезги. Пенн вскрикнул от боли, отпрянул, сжав раненую руку другой рукой, и свалился с кровати на пол. Немецкий кинжал выпал из его кармана, проехал по коврику и лег возле ножки стола. Миранда выскочила из постели, надела халат и туфли и отошла к двери. Снова наступило молчание. Холодному, бдительному дому эта сценка пришлась по вкусу.
Пенн лежал ничком, прижимая руку к груди. В поле его зрения под кроватью были три пары босоножек Миранды, какая-то шкатулка и осколки пресс-папье, разбросанные там, как яркие цветы или светящиеся глаза. Он перекатился на спину и сел, прислонясь к кровати. Посмотрел на свою руку. Кожа на суставах содрана. Потом посмотрел на Миранду.
Лицо её преобразилось. Нервное возбуждение исчезло, и словно белый внутренний свет придал её чертам непонятное, но пленительное выражение. Таким мог привидеться ангел. Она озаряла его сверху ярким теплым лучом, от этого захватывало дыхание. С изумлением и униженной признательностью он понял, что не прогневил её.
— Какой же ты глупый, — сказала Миранда. Теперь голос у неё был глубокий и мягкий. Прислонившись к двери, она смотрела на Пенна снисходительно-торжествующе, и он почувствовал, что она впервые по-настоящему его видит.
— Прости, — сказал он, потирая руку и усаживаясь поудобнее. Острое желание исчезло, вернее, растворилось в тумане покорного счастья, в пронизанной светом атмосфере, где он качался, как на волнах, под лучом её взгляда.
— Ты меня удивил, — сказала она, — но я люблю сюрпризы.
— Боюсь, сюрприз был не из приятных. — Пенн мучительно ощущал, что слова не те, но благостный свет придавал ему силы. Он стал медленно подниматься.
— Очень больно я тебе сделала? — Спокойное удовлетворение, прозвучавшее в этих словах, так непохожее на её обычный капризный тон, чуть не свалило его обратно на пол.
Он сказал смиренно:
— Ничего. Поделом мне.
— Да, поделом. А ну-ка, дай я посмотрю.
Он шагнул к ней, чувствуя во всем теле такую слабость, точно его долго били. Протянул к ней руку, точно готовый к тому, что руку отрубят. Она взяла её за запястье, осмотрела, потом достала из кармана платок и бережно обмотала раненые пальцы. Пенн со стоном упал перед ней на колени. Она выпустила его руку, и он стоял покачиваясь, не прикасаясь к ней.
— Пенн, — сказала она тихо. Последовавшее молчание стало закручиваться в большую белую раковину красноречия и понимания. Наконец Пенн поднял голову и взглянул ей в лицо.
Но все опять изменилось. Она смотрела куда-то через его плечо, смотрела пристально, с нервной тревогой, почти со страхом. Пенн встал с колен и, снова возвышаясь над ней, оглянулся, чтобы проследить за её взглядом. Она резко спросила:
— Что это?
Тогда и Пенн увидел немецкий кинжал. Он быстро поднял его.
— Это я принес тебе. Я его нашел. Ты не сердись. Он, кажется, был тебе нужен, и я принес. — Он подал ей кинжал рукояткой вперед.
Миранда взяла его.
— Но это кинжал Стива. Его любимый. Тот, что ему подарил Феликс Мичем.
— Да, я принес его тебе. Ты не сердись.
— Но как он к тебе попал? Почему он был у тебя? — Она оторвалась от двери и обошла стол, сверля Пенна злобным взглядом и прижимая кинжал к груди. Блестящее острие проткнуло голубую шерсть её халатика.
— Я нашел его в комнате Стива. Мне очень жаль. Ты не сердись. Я его принес…
— Да замолчи ты! — сказала Миранда. Она всхлипнула, лицо её вдруг покраснело, глаза наполнились слезами. Она топнула ногой и протяжно выкрикнула: — Уходи! Убирайся отсюда!
— Прости меня, — сказал Пенн. — Я хотел сделать тебе приятное. Энн сказала, что он тебе так нравится…
— Глупый, противный болван, — сказала Миранда, и слезы закапали так быстро, что мешали ей говорить. — Я тебя ненавижу. Трогал меня своими гадостными лапами. Глупый австралийский болван. Все знают, что ты болван, и выговор у тебя вульгарный. Никто тебя здесь не любит, просто терпят, потому что нужно. Скучный дурак, урод, мы все только и ждем, когда ты уедешь. Уезжай в свою скучную, противную Австралию. Уезжай в свой жалкий дом, к своему грубому, вульгарному отцу. Уходи! Убирайся из моей комнаты. Стив бы тебя одной рукой убил. Уйди, противный, гадкий, уйди! — Голос её перешел в крик, она отвела руку с кинжалом, словно готовая к нападению.