41 
— Я всю жизнь тоже так считала… — Прохорова медленно покачала головой.
Внезапно она резко встала. Очевидно, приступ астмы прошел. Быстрым движением Прохорова сняла берет, бросила его на стол.
— Как узнать, в какую больницу их увезли? — спросила она. — У нас еще нет телефона. Дом новый.
— Позвоним из автомата. Только куда? В «Скорую» или в «Неотложную»? Можно, конечно, позвонить в оба места. Но я думаю, надо немного подождать. Эта женщина сказала, что машина только что уехала. Что с ребенком? Он давно болен? Сколько ему?
— Он родился месяц назад. И весь этот месяц мы пытаемся спасти его. Неделю назад нам казалось, что он будет жить, что все пошло на лад. Лиза вернулась с ним из роддома… А теперь…
Прохорова отвернулась к стене и зарыдала. Она плакала почти беззвучно, и Завьялову казалось, что ей стоит огромных усилий заглушить слезы.
Он подошел, встал за спиной Прохоровой и проговорил как можно убедительнее:
— Я вас почти не знаю, но почему-то убежден, что вы сильный человек. Наверно, вы видели в жизни немало горя. Да и работа ваша такая, что…
— Нет! — неожиданно громко воскликнула Прохорова и резко повернулась лицом к Завьялову. — Нет! Моя работа хорошая, радостная, добрая работа! Я вас спросила, почему на свете так много злых людей, — вы думаете, это были мои слова? Нет! Это Лиза меня так спросила вчера ночью. А я ей ответила так же, как вы мне сейчас: неправда, хороших больше, гораздо больше! А теперь? Что я отвечу ей, если малыш умрет?
Завьялов молчал. Ему было ясно, что за всем тем, что говорила сейчас Прохорова, скрывалось какое-то еще более сильное горе, а не только внезапная болезнь ребенка. Но было бы неуместно, бестактно лезть в душу этой женщины, которую он, в сущности, не знал.
— Всегда надо надеяться на лучшее, — сказал Завьялов, понимая, что произносит стертые слова. — Ребенок под наблюдением врачей, мать — рядом с ним. Уверен, все будет хорошо.
Но Прохорова как будто и не слушала его. Она вся была во власти своих мыслей, далеких от того, что говорил Завьялов. И отвечала не ему, а себе самой или кому-то третьему, незримо присутствующему в этой комнате.
— Раньше злые люди были незаметнее, — продолжала она, — они и злыми-то не всегда считались… А теперь вот со зла сорвали все маски. Злых стало не больше, а меньше, только они голые теперь, вот и бросаются в глаза… Это я Лизе всю ночь говорила.
Тут она точно очнулась и сказала, глядя на Завьялова:
— Простите меня, пожалуйста. Мне стыдно, что' я заставила вас возиться со мной… Но без вас я и впрямь не добралась бы…
— Ну что вы, что вы! — забормотал Завьялов. — Может быть, мне все-таки пойти позвонить по телефону?
— Нет, нет, я сама. Это прошло. А вы идите. Спасибо вам. Большое спасибо!
Она протянула Завьялову руку. Он пожал ее тонкие, сухие пальцы.
— Подождите! — остановила его Прохорова. — Я хочу вам сказать… Насчет Астрахани. Мы уже сделали запрос. Тотчас же, как получили ответ из министерства. Только почтой. У нас не хватает средств на телеграммы. Если хотите, вы можете сами телеграфировать туда. Адрес вы запомнили?
— Советская, пятнадцать, квартира один, — автоматически ответил Завьялов. — Я туда поеду.
— Зачем же? Сначала дайте телеграмму. В домоуправление. А теперь идите. Еще раз спасибо вам.
Завьялов шел по улице Горького вниз, к Центральному телеграфу. Он весь еще был под впечатлением случившегося. Нет, конечно, дело не только в болезни ребенка, хотя и само по себе это может привести человека в отчаяние. Странная женщина эта Прохорова… По первому впечатлению — сухарь. Конечно, от горя и сухарь может размягчиться… Но в такую минуту она вспомнила об Астрахани.
Втроем с дочерью и внуком живет она в этой квартирке. А муж? А где муж ее дочери? Почему о нем она не сказала ни слова? Где он? В отъезде? Или вообще его нет?
Он медленно шел по улице Горького. Ярко светило солнце. На тротуарах густые толпы.
Ну, вот и телеграф. Судорожно вздрагивает минутная стрелка на белом циферблате. У широких ступеней, ведущих к застекленным дверям, толпятся юноши, девушки… Излюбленное место свиданий.
Завьялов поднялся по ступеням.
9. «Говорит Лена!»
Это был один, из самых мрачных вечеров после возвращения Завьялова в Москву. Он приехал полный надежд. И все они рушились одна за другой.
41 
