— Вы ко мне, товарищ?
— Простите, — глухо говорит Завьялов, — это ошибка.
Он вдруг обретает спокойствие, тупое, безразличное спокойствие.
— Я ищу другую Миронову, Ольгу Алексеевну.
— А кем она работает? — вмешивается в разговор одна из девушек.
— Откуда я знаю? — резко отвечает Завьялов и тут же пугается, что его разочарование примут за грубость. — Мне ничего больше не известно. Знаю только, что она работает или, может быть, работала здесь, в институте номер двадцать четыре…
— Где?! — хором прерывают его девушки.
— Здесь, в вашем институте.
— Но это совсем другой институт! — восклицает девушка в халате, перевязанном марлевым жгутом.
— Другой?!
— Ну, конечно! Тот ин… ну, словом, та организация, которую вы назвали, не находится здесь вот уже… Послушай, Вера, ты знаешь, когда они уехали?
Та, которую назвали Верой, хмурится и отрицательно качает головой.
Наступает молчание. Внезапно девушки углубляются в свою работу. Никто не обращает внимания на Завьялова, будто его здесь уже нет.
— Послушайте, — растерянно и умоляюще обращается Завьялов ко всем девушкам сразу, — да помогите же мне! Я разыскиваю человека. Наконец узнал этот адрес: Кировский проспект, восемьдесят один. Институт — двадцать четыре. Ведь всё это верно?
— Того института здесь больше нет. — Это говорит та, другая Миронова. — Уже несколько лет, как он переменил адрес.
— Но где же он наконец?
Молчание. Потом ближняя к Завьялову девушка говорит:
— Извините, мы очень заняты. Обратитесь в отдел кадров. По коридору направо. Последняя дверь.
В маленькой комнатке отдела кадров сидит старичок с орденской колодкой на лацкане чесучового пиджака. Завьялов объясняет всё: кто он, почему разыскивает Миронову, как узнал адрес — только бы избежать повторения стереотипных, невыносимых, способных привести в бешенство вопросов. Старик слушает его, ни разу не прерывая.
— Садитесь, — спокойно и мягко говорит он, — попытаемся вам помочь…
Завьялов с облегчением вздыхает и садится.
— Так, вот, — неторопливо говорит старик, — дело, значит, обстоит так… По вашим сведениям, эта девушка работала в НИИ‑24. Только этого института здесь нет. Они были НИИ, и мы тоже НИИ. Но только мы другой НИИ. Понимаете? Как говорится, Федот, да не тот. — Старик улыбается.
— Я всё это понял, понял! — повышает голос Завьялов, снова охваченный страхом разочарования. — Ио меня интересует другое: где помещается тот НИИ, который мне нужен? Тот НИИ, понимаете?
Старик качает головой:
— Вы упомянули, что долго служили в армии, — с лёгкой укоризной в голосе говорит он, — а задаёте такие вопросы.
Завьялов резко встаёт.
— Это всё, что вы можете мне сказать? — с горечью спрашивает он. — Всё?
— Нет, не всё, — усмехается старик. — Может быть, я сумею вам чем-то помочь…
Он снимает телефонную трубку, называет номер. Потом говорит всё так же неторопливо, по-стариковски:
— Арсентий Павлович? Сделайте милость, спуститесь в мой департамент… Всё равно через десять минут обед, вам по дороге…
Он вешает трубку так осторожно, точно она из тонкого стекла.
— Арсентий Павлович Соколов — начальник одной из лабораторий, — поясняет он Завьялову, который напряжённо слушает этот короткий телефонный разговор. — Очень приятный человек, отличный учёный…
— Но… но чем он мне может помочь?
— Вот этого я не знаю. — Старик разводит руками и снова улыбается своей доброй, чуть лукавой улыбкой. — Он работал в том институте и, может быть…
На пороге невысокий пожилой человек в синем, слегка помятом костюме.
— Милости прошу, Арсентий Павлович, в наше присутствие! — слегка приподнимаясь, обращается к нему старик. — Этот товарищ, — он делает движение в сторону Завьялова, — жаждет встречи с вами.
Несколько секунд вошедший вглядывается в лицо Завьялова, стараясь припомнить, встречались ли они когда-нибудь, потом чуть заметно пожимает плечами и говорит:
— Чем могу?..
— Вы работали в НИИ‑24? — в упор спрашивает Завьялов.
— Гм-м… допустим.
— Скажите… Прошу вас… Очень прошу вас вспомнить: вам не приходилось знать Миронову? Ольгу Алексеевну Миронову?
— О боже! — вырывается у Соколова. — Ну конечно, я знаю её.
Всё плывёт перед глазами Завьялова. Соколов знает её, знает её! Первый человек на всём пути безуспешных поисков, который её видел после войны. Всё подтвердилось! Теперь уже не безмолвный фотоснимок, не сухие машинописные строки, а живой человек говорит, что она существует на свете, жива!