Последние отзывы

  58  

Первым открывает рот Ланс Диринг — в тот момент, когда Рэй Леннокс, поддавшись побуждению немедленно бежать, резко поворачивается спиной.

— Рэй, подожди минутку...

Но Ланса обрывает бочка в розовых леггинсах:

— Вышвырните из моего дома этого урода! У него прав таких нету — в моем доме жить!

— Мэм, если вы позволите... — Диринг делает шаг из-за стойки.

Рэй Леннокс торопится к стеклянным дверям, прочь из полицейского участка. Его стаккато по ступеням напоминает «собачий вальс» в исполнении концертного пианиста. Ступени заканчиваются, Леннокс переходит на рысь, а затем и на спринт. Перерыв в занятиях спортом более чем заметен: начинается резь в боку, одышка, боль в мышцах. Панели под его подошвами все в трещинах и выбоинах, Леннокс всерьез боится упасть. Затем открывается второе дыхание, и Леннокс почти летит.

Тианна там, где он ее оставил, доедает, косится на журнал. По Ленноксову виду девочке ясно: что-то случилось — и прежде чем Леннокс оказывается у стола, она запихивает в рот сразу несколько ломтиков картошки, сдобренных кетчупом.

— Нам надо идти, — выдыхает Леннокс, отсчитывая банкноты.

— Ты что-нибудь узнал про маму? — Вопрос девочки заставляет Леннокса вспомнить о собственной матери.

— Твоя мама нездорова, но она поправится. — Леннокс роняет руки на стол, грудная клетка ходит ходуном. На него устремлен подозрительный взгляд дядюшки Мано. Как в кино, ей-богу. — Тианна, нам пора к Чету. — Леннокс делает акцент на слове «пора», берет журнал и направляется к стойке. Расплачивается, подталкивает Тианну к двери. — Расскажешь мне об этих двоих, что вчера вломились к вам домой? Как их там? Джонни и Ланс, верно?

— Не хочу о них говорить. — Наводящий на мысли рывок каштановой головки. — Ненавижу их!

— Кто они такие? — не отстает Леннокс. — Они и раньше к тебе приставали?

Девочка смотрит мимо, боли еще нет, а зрачки широкие заранее. Она отстранилась, в то время как Ленноксу нужно ее присутствие, и не только физическое. Мягко, но настойчиво он разворачивает Тианну за плечи, заглядывает ей в глаза.

— Знаю, ты уже слышала эти слова — «Доверься мне»; могу гарантировать, еще не раз услышишь. Но пойми: именно теперь они — не пустой звук, именно теперь ты поступишь правильно, если и правда доверишься.

Тианна смотрит поверх Ленноксова плеча. Глазй ее вспыхивают.

— Бежим! — Она хватает Леннокса за руку и тащит к туалету. Леннокс успевает оглядеть помещение. Через противоположную дверь, оказывается, вошел Ланс Диринг — вошел и шарит глазами по столикам. Взгляды Леннокса и Диринга встречаются, Диринговы брови ползут к переносице, нижняя губа кривится. Дирингу решимости не занимать, положение же его отчаянное; Диринг запросто пристрелит его, Леннокса, прямо в переполненной забегаловке, а потом заявит, что предотвратил похищение ребенка. С этой мыслью Леннокс отпускает пружинную дверь.

Тианна явно знала, что из туалета можно выйти во второй зал забегаловки, а оттуда — на парковку. Они лавируют меж немногочисленных автомобилей. При мысли о снайперской пуле в собственной спине Леннокс сгибается в три погибели, его голова теперь на уровне Тианниного плеча. Девочка, однако, не паникует и не отстает ни на шаг. Они выбираются на улицу. Леннокс оглядывается. Диринга не видать. Вряд ли он станет преследовать их пешком. Наверняка уже ведет наблюдение из машины. От главной улицы ответвляется с полдюжины переулков, в одном т них исчезают Леннокс и Тианна. Они бегут, огладываются, готовые увидеть четырехколесный хвост. Леннокс совершенно не ориентируется, кварталы как под копирку. Стало заметно жарче, а Ленноксу хватило казуса в полицейском участке, теперь он чуть живой. Солнце печет в затылок и шею; к тому моменту, когда Тианна переходит на рысь, а потом и на широкий шаг, Леннокс уже потерял способность соображать (в мозгу кислородное голодание), онемел от страха и совершенно выдохся, хоть бери его теплого и вези в участок.

Однако ничего подобного не происходит. Они продолжают движение как в замедленном кино, радуются скудной пальмовой тени, хоть как-то прикрывающей от солнца и от преследователя.

Тианна думает о мальчишках в школьном автобусе. Они обзывали ее сучкой, она не брала в голову. Этим же словом мальчики припечатывали маленьких латиноамериканок, даже когда те, в белых носочках и клетчатых платьицах, выходили из католического храма. То есть из ветхой часовенки с мутными окнами и выцветшей штукатуркой — лохмотья пальмовых листьев от вездесущего солнца не спасают. Тианне хотелось войти в часовенку; вдруг, думала она, клетчатых девочек постигла та же участь, вдруг решение нашлось именно в церкви? Однако у мамы не было времени на этакую блажь, на потное старичье с постными физиономиями, в сутанах и разбитых башмаках. «На остальных-то дядек времени хоть отбавляй». Тианна смотрит на высокого шотландца — она окрестила его Бобби, в честь бейсболиста Бобби Томпсона, шотландца, который всю жизнь играл в Штатах — только он сам с собой разговаривает и глазами вращает: псих, как есть псих. До слуха Тианны доносится полнейший бред: типа, надо идти, типа ему, Бобби, видно, на роду написано с детьми возиться. Да что он, мать его, о себе вообразил, недоносок шотландский? Он о ней, Тианне, ни черта не знает. «Тут ему не Мобил, чтоб пешком разгуливать».

  58