Глава 10

В этом году лето в долине Напа выдалось на редкость хорошим, щедрым и жарким. Ртуть, согласно заключенному весной договору, давно отправили на Юг, дела на прииске шли прекрасно, на виноградниках созревал новый урожай, а у Иеремии с каждым днем прибавлялось дел. Он часто вспоминал о своем решении прекратить встречи с Мэри-Эллен и каждую субботу ощущал беспокойство, однако в Калистогу возвращаться не собирался. Вместо этого он несколько раз ездил в Сан-Франциско, посещая знакомый публичный дом. Однако его постоянно грызла какая-то невидимая миру боль, и только Ханна, молча наблюдавшая за его метаниями, замечала, как эта боль уходит из глаз Иеремии, стоит ему получить очередную весточку от Камиллы.

Камилла стала писать ему забавные письма сразу после того, как он вернулся. Она рассказывала о людях, с которыми встречалась, о балах, куда ее приглашали, о званых вечерах в доме ее родителей, о том, как она ездила в Саванну, Чарлстон и Новый Орлеан, и, наконец, о некрасивой девушке, за которой начал волочиться Хьюберт из-за того, что ее отец владеет самыми лучшими конюшнями на Юге. Ее письма были содержательными, живыми, веселыми, и Иеремия с удовольствием разбирал завитушки ее затейливого почерка. Внизу страницы она всегда ставила несколько точек, как будто желая заинтриговать его, подарить ему надежду, заставить вернуться к ней. В письмах не было ни малейшего намека на страстные чувства. Камилла давала понять, что Иеремии придется поухаживать за ней, когда он вернется. В августе его терпению пришел конец, и он заказал билет на поезд. С момента их знакомства прошло только четыре месяца, но он уже принял решение. К моменту его отъезда из Сент-Элены об этом узнала и Ханна. Она все еще жалела тоскующую Мэри-Эллен, но с радостью ждала, когда Иеремия наконец привезет молодую жену и его дом наполнится детскими голосами и женским смехом.

Иеремия отправил Орвилю Бошану телеграмму, предупредив о своем приезде и заодно попросив ничего не говорить Камилле. Ему хотелось застать ее врасплох и посмотреть, как она его примет. Четыре месяца – немалый срок для молоденькой девушки, она могла и передумать. Во время долгого путешествия на Юг Иеремия думал только об этом. Такая попутчица, как Амелия, ему больше не встретилась, и в поезде он почти ни с кем не разговаривал. Наконец добравшись до Атланты, Терстон почувствовал себя измученным и разбитым. Рядом с вокзалом стояла коляска Бошана, которую прислали, чтобы отвезти его в гостиницу.

Иеремия, как всегда, занял «люкс» и тут же послал Бошанам записку. Ответ не заставил себя долго ждать. Орвиль сообщал, что рад пригласить его на обед, и заверял, что Камилле ничего не известно о его приезде. Иеремия попробовал представить себе, как она удивится, увидев его снова, и ощутил от этой мысли странный озноб. В восемь часов вечера, садясь в коляску Бошана, он почувствовал, что у него вспотели ладони. Стоило Терстону опять увидеть знакомый дом, как у него забилось сердце.

Иеремию проводили в небольшую, роскошно отделанную гостиную, куда вскоре вышел сам Орвиль Бошан и радостно пожал ему руку. Получив телеграмму с Запада, он понял, что приезд Иеремии сулит хорошую новость.

– Как ваши дела?.. Счастлив снова видеть вас, дружище! – Он буквально трясся от радости, и Иеремия надеялся, что дочь будет рада не меньше папаши.

– Отлично.

– Я рассчитывал видеть вас только через два месяца.

Иеремия улыбнулся.

– Я бы не смог прожить эти два месяца без нее, мистер Бошан, – тихо сказал Терстон, и невысокий смуглый человек просиял, услышав его слова.

– Я рассчитывал, что так и будет... Я на это надеялся.

– Как она? Она еще не знает, что я здесь?

– Нет. Но вы выбрали самый подходящий момент. Элизабет уехала в Южную Каролину навестить знакомых. Хьюберт тоже куда-то запропастился – ему захотелось приобрести очередную клячу. Мы остались одни, только я и Камилла. Сейчас жизнь городе замерла. Все разъехались на летние месяцы. Правда, моя дочь в последнее время стала немного нервной. – Бошан усмехнулся. – Она с нетерпением ждет писем и рассказывает о вас своим подружкам.

Он не стал говорить Иеремии, что Камилла называет его «самым большим богачом на Западе и папиным другом». Терстону незачем знать о ее болтовне.

  38