Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
70 
— Нет, не позволю! — Новожилов ударил кулаком по сто ту и, большой, громоздкий выпрямился. — Это что ж ты надумал? Честных людей обливать грязью? Вот ты тут словами сыпал… Социализм… партией клялся… Речисто получается! А на деле? Да как ты смеешь поганить эти слова? За них сегодня кровь проливают, жизни свои отдают! Ну, Федулов, мы с тебя спросим, спросим по всей партийной строгости. — Да сейчас не о тебе…
Новожилов перевел дух и, поймав растерянный взгляд Анфисы, вдруг как-то по-детски, виновато заморгал глазами:
— Ты уж извини, товарищ Минина, не совсем складно получилось. А в общем, ничего. Сразу боевое крещение приняла. Партия — это тебе… не по головке гладят. Иногда и против шерсти. А вот что ты не растерялась, за дело общее постояла, себя в грязь втоптать не дала, это хорошо! Так и впредь держи линию. Это и есть самая партийная линия! Я бы мог много хорошего сказать об Анфисе Петровне, — обратился Новожилов к членам бюро. — Ну да ясно… А с людьми, подмигнул Новожилов Анфисе, — советоваться почаще надо. Это верно, Анфиса Петровна. Да и бумажками пренебрегать тоже не след. Верно? Ну а мы, райком, должны больше помогать молодому председателю. Это тоже верно! Я предлагаю утвердить решение первичной организации — принять товарища Минину в кандидаты партии. Есть желающие выступить?
— Все ясно.
— Товарищи… — торопливо, эаикаясь, пробормотал Федулов, — два слова для справки. Собственно говоря… Я же, как говорится, в порядке пожеланий… Разве не предупреждает нас партия против парадных приемов? Может быть, я резко говорил, не отрицаю, но, товарищи, когда же большевики боялись критики? Вы не поняли меня, товарищи.
— Поняли, Федулов, — мрачно сказа председатель райпотребсоюза.
Начальник милиции вскочил, с грохотом отбросил стул:
— Критика? Призывал под суд отдать! Это критика?
Выждав тишины, Новожилов сказал:
— Будем голосовать. Кто за то, чтобы принять Минину Анфису Петровну в кандидаты партии?
Федулов первым поднял руку,
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Было уже за полночь, а Федор Капитонович все еще не ложился: несколько раз выходил на крыльцо, беспокойно посматривал на большак, прислушивался.
Наконец за деревней, там, где легким паром курится болото, загремели под колесами мостовины, и вскоре из леска показался знакомый риковский конь.
Минут через пять дрожки стояли в заулке Федора Капитоновича, а сам он, помогая крупной женщине с сытым, заспанным лицом спуститься на землю, умильно говорил:
— Вот уж гостинька дак гостинька. Забыли вы нас, забыли, Раиса Ниловна.
— Ох, всю растрясло, — пожаловалась гостья, тяжело переступая с ноги на ногу.
— Как уж не растрясло. Мыслимо дело…
Наскоро обрядив коня, Федор Капитонович провел гостью в кухню. Подавая ей умыться, выговаривал:
— А что же ты, Раиса Ниловна, детушек не захватила? Скоро вот и малинка поспевать будет. То-то бы им раздолье тут.
— Просились. Малый и большой ревмя ревели: к дяде Федору хотим. Да у Петьки насморк, побоялась.
— Вишь вот, не забыли, помнят старика… А дедушко Федор их тоже помнит. Рыбка, маслице на холоду стоят, опять же огурчиков ранних…
Дети Федулова были слабостью Федора Капитоновича. Бывало, еще в первое время знакомства, Федулов, принимая дары, начнет разбираться с бумажником, Федор Капитонович посмотрит на него этак строго и неподкупно и непременно добавит: «Для детушек это. Они цвет жизни нашей…»
Свежая, намытая гостья прошла в горницу.
Крашеный пол с пестрыми домашними половиками, белые кружевные занавески, фикусы; в раскрытое окно тянет ночными запахами огорода. На столе до блеска начищенный, тихонько воркующий самовар, всякая еда: свежая рыба, грибки, маслице, зелень, ягоды — все так и просится в рот.
Раиса Ниловна опустилась на заскрипевший венский стул, расчувствовалась:
— Благодать у вас. А я мученица… Вот возьму да брошу все и останусь.
— И беспременно! — суетился Федор Капитонович, не зная, как и угодить дорогой гостье. — Я уж и горенку приготовил. Раньше недели не отпущу, и думать не смей, Раисьюшка. Пусть казнит меня Петр Созонтович.
— И когда эта война кончится? Немчура проклятая! Второй год на леченье не бывала. Это при моем-то здоровье, — жаловалась Раиса Ниловна, налегая на свежую рыбу.
— И что ты, не говори. Без отпуска… Мыслимо дело… Это баба наша понятия не имеет… А культурный человек, он ведь как? Вот у растеньев тоже: репа — она тварь бестолковая, растет, куда ни воткни, а огурчик, помидорка им тепло, солнышко подавай. Нехорошо это Петр Созонтович делает, — осуждающе сказал Федор Капитонович. — О районе печется, а у себя под носом не видит.
70 
