Особенно,... 
37 
— Будьте осторожнее, эти камни не так тверды, как алмазы, и портятся, когда трутся друг о друга.
Они подписали бумаги. Бриджмен пригласил Шаленшона на ужин, чтобы отметить заключение сделки. Ювелир выбрал Королевский трактир на улице Планш, рядом с особняком принца Изенгиенского.
В меню был фазан с капустой, паштет из зайчатины и салаты. Запивали шампанским, которое Ян в конце концов оценил. Потом сотрапезники расстались, обменявшись заверениями в дружбе и пожеланиями процветания.
— Итак, вы владеете векселями на сто девяносто тысяч фунтов, — сказал утром Бриджмен. — Что намереваетесь делать?
Они наслаждались кофе в зале гостиницы, на заре своего предпоследнего дня в Париже.
— Поехать в Амстердам, собрать жатву в сто тридцать две тысячи фунтов, если не больше. Ведь во столько Шаленшон оценил оставшиеся изумруды.
— А затем?
— Основать другой банк. Трехсот тридцати тысяч фунтов должно ведь хватить? Не считая прочего золота. И других камней. Этого хватит даже на третий банк.
У Бриджмена чуть не отнялся язык.
— Еще один банк? И третий?
— Филиалы банка Бриджмена и Хендрикса.
— У меня на это больше нет денег.
— Купите акции на свои доходы с лондонского банка. Я вам ссужу. У меня есть деньги, у вас опыт.
— Какова ваша цель в жизни, Ян?
— Соломон, я не умею произносить речи. И не знаю, есть ли у меня цель в жизни. Думаю, скорее у самой жизни есть для меня цель. Люди упиваются деньгами, потому что те позволяют им получать смехотворные удовольствия. Поедать дорогие блюда, одеваться, как короли, которыми они не являются, заводить любовниц, которые льстят их тщеславию больше, чем их чувствам. И еще мучить слабых. Вы даже не представляете, как испанцы помыкают индейцами только потому, что их власть над ними безгранична. Моя судьба едва ли стала бы завидней. Согласитесь, я был бы глупцом, пренебрегая силой, которую мне дают деньги, — на самом деле это моя единственная защита от людского безумия и злобы. В моей сумке полно камней и золота, которые лежат там без малейшего употребления. Ведь не могу же я ни есть два раза подряд, ни спать сразу во всех постелях стокомнатного дворца. Скажите, Амстердам подходящий город для открытия банка?
— Превосходный. Он ссужает деньгами всех государей планеты, не говоря о купцах.
— Тогда почему же вы удивляетесь?
— Я не понимаю, к чему вы стремитесь, — ответил Бриджмен.
— Я же вам сказал: не хочу больше зависеть от развратных монахов и похотливых старух.
— Вы сами хотите повелевать.
— Тоже нет. Если я чем-то ценен, то хочу влиять на равных себе. Я ведь видел, как Уолпол, премьер-министр, принял нас: банкиров уважают не меньше, чем королей.
Бриджмен задумался.
— Если бы Исаак вас знал, — сказал он наконец, — он бы безумно в вас влюбился. Больше, чем в Дюйе.
— Дюйе?
— Фатио де Дюйе, швейцарский математик. Ньютон в него влюбился, а тот его покинул. Исаак от этого заболел.
Ян пожал плечами.
— Опять любовные истории.
— Неужели вы так бесчеловечны?
— Нет, просто осторожен, — ответил с улыбкой Ян, намазывая хлеб маслом, перед тем как посолить.
Бриджмен комически сморщился.
— Вы же сами не хотели ехать в Амстердам, — сказал он. — Как же теперь решились?
— Очень просто. Вы поручитесь честью, что я — Филипп Уэстбрук, директор вашего банка в Лондоне, или Гийом де Бове, ваш агент в Париже.
— Но вы же… черт знает что! — воскликнул Бриджмен со смехом.
— Вы уже засвидетельствовали разок, что я — Ян Хендрикс. Даже сами подыскали мне это имя. Неужели вам теперь не хватит воображения?
— Черт знает что! — повторил Бриджмен. — Я сам высидел дракона из яйца.
— Вы еще и недовольны! — засмеялся Ян.
Это был их единственный свободный день со времени приезда в Париж. Так что они отправились полюбоваться собором Парижской Богоматери, потом прогулялись, поужинали и, поскольку завтра их ожидало новое путешествие, решили лечь спать пораньше.
Они вернулись в гостиницу.
Ян ни на миг не выпускал свою сумку из рук, получив от Шаленшона векселя на сто девяносто восемь тысяч ливров и ограненные камни. Он засунул ее под кровать, рядом с ночным горшком, задернул шторы и оставил свечу зажженной, на случай если захочет пить.
Он уже задремал, когда в дверь постучали. Ян встал и, подойдя на цыпочках к двери, сперва приложил к ней ухо, не торопясь открыть смотровое окошечко. Как ему показалось, там был кто-то не один — многочисленные поскрипывания пола и шумное дыхание явно указывали на это. Ян приоткрыл окошечко и действительно уловил чьи-то торопливые движения. Но перед собой увидел только очаровательное женское личико, освещенное свечой. Золотистое пламя бросало отсветы на грудь, открытую гораздо больше, чем предписывала скромность.
37 
