67 
Он встал, передавая Готлибу новехонький, внушительного веса кошель из черной телячьей кожи.
— Мы люди чести, так что расписку с вас не требую, — сказал Банати.
Готлиб кивнул и тоже встал.
— Вена — идеальный город, чтобы обучиться музыке и танцам. Советую побыть здесь несколько месяцев. Мой дом открыт для вас. Сообщите мне ваш адрес, когда будете его знать.
Банати проводил своего посетителя до двери и протянул ему руку. Готлиб ее пожал. Банати вздрогнул и бросил на него удивленный взгляд.
Когда замешательство рассеялось, Готлиб улыбнулся:
— Простите меня, я…
Банати по-прежнему пристально смотрел на молодого человека, потирая себе ладонь.
— Это странная особенность, которой я не могу управлять, — объяснил Готлиб.
На самом деле он уже мог управлять флюидом, если долго поглаживал рукой по дереву, но в своем смущении забыл об этом.
— Замечательная особенность, граф. Только подумайте, как она поспособствует вашей репутации, — заметил Банати.
Готлиб кивнул и поспешил уйти.
На улице его поджидал Альбрехт, едва сдерживавший свою радость со времени их возвращения в земли, которые называл «христианскими».
Приятный запах горящих дров разносился по улице, где проживал граф Банати; Готлиб остановился, вспомнив о кострах, которые они жгли вместе с индейцем Кетмоо в лесах Новой Испании. Сделал машинальный жест, словно отгоняя москитов от своего лица.
Потом вдруг снова увидел перед собой тело брата Игнасио. Прерывисто задышал.
Увидел мысленным взором и труп доньи Аны, трактирщицы из Майами.
Готлиб отдал бы целое состояние, чтобы увидеть, по-настоящему увидеть сейчас рядом с собой Соломона Бриджмена.
Он не писал ему уже много недель и твердо решил сделать это сегодня же.
Готлиб почувствовал себя одиноким и вспомнил слова из одного алхимического трактата, который купил во время своего предыдущего пребывания в Вене: начальную из двенадцати ступеней трансмутации символизирует первый знак зодиака — Овен. Это знак очищения огнем стремления.
Висентино де ла Феи обратился в пепел.
Следующая ступень — конденсация через соединение частей, то есть определение цели. Символ — Телец.
Ее он также миновал: теперь он стремился к власти. Он знал об этом. Он был целиком проникнут этим стремлением.
Альбрехт озабоченно наблюдал за ним.
— Хозяин? — пробормотал он.
— Я размышляю, Альбрехт, размышляю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БЛИЗНЕЦЫ И РАК (1743–1748)
22. КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ
Трепетная тишина повисла в зале Венской академии музыки на Пратере, словно застыл, не решаясь упасть, величественный занавес.
Стоя на возвышении перед полудюжиной профессоров и примерно двумя десятками учеников, граф Себастьян фон Вельдона опустил скрипку, достал батистовый платок из рукава и изящно промокнул себе подбородок. Потом положил скрипку на стол у себя за спиной.
Лежавшие на пюпитре ноты, страницы которых переворачивал ему один из студентов, остались открыты на финальных тактах партиты ре минор Иоганна Себастьяна Баха, хоть и написанной для виолончели, но только что блестяще исполненной на скрипке.
Грянули аплодисменты. Лица сияли.
Преподаватель графа Себастьяна профессор Генрих Бёрцма, похожий на кузнечика, маленький человечек с седой гривой, вскочил и подбежал к возвышению.
— Граф, ваша игра — самая прекрасная награда, на которую может надеяться преподаватель! — заявил он громогласно. Потом обратился к присутствующим: — Господа, вы сами могли оценить разумность фразировки, мягкое изящество легато и совершеннейшее чувство такта, обладание которым граф Себастьян только что продемонстрировал.
Новые аплодисменты, на сей раз разрозненные.
— Отметьте, что скрипка непостижимым образом передала всю чувственную полноту виолончели, — продолжил профессор Бёрцма.
— Полагаю, граф обязан этим своему имени, — заметил другой профессор, по фамилии Гроцманн, — ведь он тезка самого композитора.
Остроту приветствовали сдержанные смешки, разрядив атмосферу, становившуюся слишком уж торжественной.
— Быть может, граф Себастьян исполнит нам три вариации, сочиненные им на тему этой партиты? — предложил профессор Бёрцма, подняв голубые глаза на своего ученика.
67 
