88 
2
За стеной урчал трактор, глухо постукивали моторами утомившиеся за день грузовики, звенькала наковальня в новой кузнице, матерная ругань доносилась с зернотока, где, судя по голосам, Пронька-ветеринар сцепился с доярками… Все слышно, что делается вокруг — впритык старая конюшня к хозяйственным постройкам. И все-таки тут была тишина. Особая, лошадиная тишина с хрустом травы, с пофыркиваньем, с перестуком копыт, с сытым урканьем голубей под дырявой крышей…
Михаил — после раздачи корма он отдыхал на старом ящике из-под гвоздья — затоптал сапогом окурок, недобрым взглядом покосился на балку над головой, белую от голубиного помета. Беда с этой птицей мира. Житья от нее нету. Все загадила, все запакостила. И все законы природности под себя подмяла. Слыхано ли когда было, чтобы круглый год без передышки плодилась? А теперь так — зимой свадьбы, особенно в таких теплых помещениях, как конюшня и коровник. И уже Таборский, сказывают, на каком-то совещании не то в шутку, не то всерьез брякнул: важный мясной резерв не учитываем.
Вот и все, думал Михаил, покусывая стебелек травинки. Как начал свою жизнь с лошадей, так и кончаю ими.
Ужас, ужас это — загнать себя на конюшню. Все на тебе поставят крест: люди, жена, дети. Кличка до скончания века Мишка-конюх, и кончится все тем, что и сам конягой станешь. Одичаешь. А с другой стороны, если он откажется, конец бедолагам. Так и не поживут никогда по-человечески. Потому что кто, какой стоящий человек пойдет сегодня в конюхи?
Задумавшись, он не сразу услышал, как на другом конце конюшни заскрипели старые ворота.
Вера! Он по шагам узнал ее.
Он быстро вскочил с ящика, на котором сидел: ну сейчас бурей налетит на отца — целую неделю не виделись.
Не налетела. Подошла тихонько, кивнула:
— Здравствуй, папа.
— Здравствуй, — ответил Михаил и спросил прямо: — Крепко ругается?
— Ругается.
Он так и знал: материна работа. Мать довела девку чуть ли не до слез, на чем свет ругая его.
— Ну а ты что скажешь?
— Я за.
— Что — за? — Михаил вдруг вспылил, закричал: — За, чтобы над отцом твоим все потешались, чтобы тебе проходу не давали: «Верка конюхова идет»?
— Ну и пускай не дают… Да конь лучше всякой машины! Вот. Коня-то кликнешь — он к тебе сам бежит… А помнишь, папа, как мы с тобой Миролюба объезжали?
— Не подлаживайся. Это ведь ты коня-то почему расхваливаешь? Потому что отец в конюхи попал.
— Ну да!.. Да я когда вырасту, сама себе коня заведу!
— Может, и заведешь, да только железного.
— Нет, не железного, а живого!
— В частном пользовании иметь лошадь у нас не положено.
— Почему?
— Почему, почему. Закон такой.
— Ерунда! Машину иметь можно, а лошадь нет?
Вера вызывала его на спор. Черные глаза сверкают, голова откинута назад. Заядлая спорщица. И революционерка. Все бы давно уже переделала, кабы ее воля.
Михаил, так ничего и не решив, сказал:
— Пойдем-ко лучше домой. Нам с тобой еще наступление материно отбить надо.
— Ой, папа, я и забыла! Дядя Петя приходил. Калину Ивановича надо нести в баню.
3
Из жития Евдокии-великомученицы
Калина Иванович любил попариться. Сам худущий, в чем душа держится, а жару дай, чтобы каменка трещала, чтобы с ужогом, чтобы веник врастреп, а зимой так еще и с вылетом в снег.
Сегодня старик на полку не был.
— Воздуху, воздуху нету…
И вот Михаил с ходу обмыл-оплескал маленько, бельишко свежее натянул и в сенцы — с рук на руки поджидавшему Петру. Как малого ребенка.
Сам он тоже не стал размываться: Петр первый раз выносит старика из бани, мало ли что может случиться.
Но, слава богу, все обошлось благополучно.
Когда он втащился к Дунаевым, Калина Иванович уже немножко отошел — с открытыми глазами лежал на кровати. И в избе праздник: стол под белой скатертью, самовар под парами и, мало того, бутылка белой. Неслыханное дело в этом доме!
Михаил с удивлением глянул на хозяйку, тоже по-праздничному одетую, спросил по-свойски:
— Ты ради чего это, Дуся, сегодня разошлась?
— Сына в этот день убили, — ответил за Евдокию Петр.
— А-а, — понимающе сказал Михаил. — Поминки по Феликсу.
Сели за стол. Евдокия сама налила в рюмки, одну рюмку поставила рядом с собой — для сына (так нынче в Пекашине поминают убитых на войне), первая выпила и сразу же в слезы:
88 
