И все время одна? Да, всегда одна. Она не забыла Реми, он помнил о ней. Время от времени они посылали друг другу длинные письма. Прослужив три года в Экваториальной Африке, он наконец прибыл в отпуск, они увиделись, оба вне себя от волнения. И решили более не встречаться. Реми к тому времени уже обручился с девушкой своего круга.
Эта романтическая история, как давно понял читатель, не так уж необычна. Молодые женщины без поддержки семьи, отмеченные клеймом незаконнорожденности, да еще и, как в случае с Жюли, с примесью черной крови, частенько страдали во все времена — так было и в богатых государствах, и в бедных странах так называемого Третьего мира, да и во Втором мире — где он, такой? — тоже, а всё из-за нестыковки мечтаний и ожидаемого, ожидаемого и достигнутого.
Живость ума Жюли не уступала живости ее сердца. Это видно по ее дневникам. По ее автопортретам. О том же — и музыка Жюли Вэрон. По мере развертывания ее, к сожалению, неоригинальной жизненной драмы, разум этой женщины остается как будто незатронутым всем происходящим. Такое чувство, словно бы Джейн Остин переписывает «Джен Эйр» или Стендаль сочиняет роман Жорж Санд. Неуютно чувствуешь себя, читая хроники Жюли, ибо понимаешь, насколько сильнее она страдала из-за того, что ум ее отказывался принимать участие в этих страданиях. Она обожала Поля, более чем обожала Реми, но зачастую описывает эти переживания так, как будто перегруженный работой врач механически строчит строку за строкой в истории болезни. Нельзя, конечно, обвинить Жюли в том, что она отмахивалась от этой болезни. Наоборот, она видела, как болезнь разрушает ее жизнь.
Через пять лет после потери Реми ей предложил руку и сердце пятидесятилетний вдовец Филипп Анжер, мастер-печатник лавки-типографии, в которой она продавала свои рисунки. Жена этого состоятельного горожанина давно умерла, дети выросли. Он нравился Жюли. Она записала в дневнике, что удовольствие от бесед с Филиппом уступает лишь удовольствию, получаемому ей от музыки. Он открыто посещал ее дом, оставляя лошадь или экипаж под пиниями или дубами, гулял с ней в общественном парке Бель-Ривьера, возил на праздник в Ниццу. Таким образом Филипп Анжер объявил миру, что одобряет Жюли и ее образ жизни и ценит отношения с ней выше отношений с обществом. Общество, однако, весьма положительно отнеслось к тому, что он нейтрализует эту приблудную возмутительницу спокойствия.
Запись из дневника Жюли: «Он мне весьма по душе, предложение его осмысленно и обоснованно. Почему же тогда оно не кажется мне убедительным?»
Да уж, в этом есть логика. Куда как убедительными казались ей доводы Поля. Еще убедительнее был Реми. Так как же относиться к убедительности?
Со свадьбой не спешили. Прошел год! Жюли встретилась с детьми Филиппа, которые, похоже, ничего против не имели. Один из них, по имени Робер, был фермер. Жюли так описала их совместную трапезу: «Его можно полюбить. И он мог бы меня полюбить. Мы с ним с первого взгляда друг на друга это поняли, я уверена. Весьма убедительно. Собственно, ему и дела мало, он живет с женой и четырьмя детьми под Безье; мы, возможно, больше и не увидимся».
Пишет Жюли и о будущем муже, пишет спокойно, рассудительно и, нельзя не заметить, уважительно. Вот как она описывает один день своей предполагаемой замужней жизни.
«Я проснусь рядом с ним в удобной кровати от шагов служанки, вошедшей развести огонь. Также, как когда-то его жена. Поцелую его и встану, чтобы сварить кофе, потому что ему нравится приготовленный мною кофе. Еще раз я поцелую мужа, перед тем как он спустится вниз, в мастерскую. Потом я займусь с прислугой, отдам распоряжения по хозяйству. Наконец уединюсь в комнате, которую он мне обещал, и займусь картиной. Может быть, стану писать маслом, если захочется. Конечно, смогу себе это позволить. В полдень он не ест, так что эту трапезу я тоже пропущу, лучше выйду в парк, побеседую с горожанами, которые хотят меня простить. Затем поиграю на пианино или на флейте. Он еще не слышал того, что я сочинила в последние дни. Не думаю, что ему понравится. Филипп так добросердечен. Когда болела собака, у него слезы на глазах выступали. Он вернется к ужину. Мой суп ему по вкусу, ему нравится, как я готовлю. Потом он расскажет о работе, что произошло за день. У нею интересная работа. Обсудим газетные новости, поспорим, в чем-то не согласимся друг с другом. Наполеон ему, конечно же, не нравится. Он рано ложится. Трудно будет молчать всю ночь».