Особенно,... 
160 
Предчувствия их не обманули. За первым же поворотом из стены выскочил черт. Кровавая подсветка должна была добавить инфернальности исчадию ада, но Он и Она лишь страдальчески скривились. Кудлатый мех на морде (небось из старой шапки сделали!), тусклые светодиоды в «глазах», пластмассовые рожки с пузырями краски. Убожество.
– Левый рог обломан. Ничего у нас не умеют.
– А починить лень…
Черт обиженно заскрипел механизмом и, осознав собственную никчемность, убрался в нишу.
После черта долго не было, простите за каламбур, ни черта. Видимо, предполагалось, что ожидание притаившихся кошмаров пощекочет гостям нервы и выбросит в кровь порцию адреналина. Вместо адреналина Им и Ею овладела скука. И тут на них с потолка свалился ангел. Закачался над головами, шелестя крыльями и сияя электронимбом. Колыхались полуощипанные, траченные молью крылья. Сыпался куриный пух. Белоснежные одежды смахивали на балахон, украденный у зазевавшегося куклуксклановца. Из стоптанных сандалий сиротливо торчали босые пальцы манекена. Лицо у ангела каменело тупым равнодушием. Мол, давно здесь висим…
– «Horror» местного розлива! – презрительно фыркнула Она.
«С каких это пор ангелы числятся по ведомству ужасов?» – подумал Он.
Через несколько шагов они уперлись в обшарпанную дверь. К двери была косо приколочена эмалированная табличка, явно приватизированная с трансформаторной будки: на ней скалился пробитый молнией череп. Он решительно толкнул дверь, и они оказались… снова в парке. С обратной стороны дурацкого аттракциона.
Все?!
Двое в растерянности переглянулись. В груди закипала детская обида: и тут обманули!
– Ну, знаешь! Это просто надувательство! Надо пойти, потребовать назад деньги. Хотя бы половину.
– Неудобно…
– Тебе всегда неудобно! И прибавки к окладу попросить неудобно, и Таисью Ефимовну осадить, и папочке своему возразить…
– Между прочим, это ты предложила сюда зайти!
– У тебя всегда я виновата! На себя посмотри!..
Они быстро шли прочь из парка, отрывисто переругиваясь по дороге.
Каждый мрачно глядел себе под ноги.
* * *
Он и Она дулись друг на друга еще два дня. Потом помирились; верней, все пошло, как обычно. Жизнь вернулась в накатанную колею, из которой, по большому счету, никуда и не выбиралась. Время от времени они снова ссорились. Скандалы возникали по пустячным поводам, но тлели долго – неделями, а то и месяцами. Оба старательно припоминали былые обиды, ерунда разрасталась до несмываемых оскорблений, сотрясающих основы внутреннего мира оскорбленного.
Впрочем, до рукоприкладства и битья посуды дело не доходило.
Однажды на корпоративной вечеринке Он хватил лишнего и развязно заявил шефу: «Вы не умеете завязывать галстуки, старина! На вас галстук висит, как удавка. Да и этот костюм… костюм надо уметь носить! Это целое искусство. Наняли бы какого-нибудь стилиста, что ли?» Он плохо помнил, что еще наплел шефу. Но на следующий день выяснил, что фирма более в его услугах не нуждается. «Ну и ладно! – думал Он, получая расчет. – Я бы и сам ушел. Работать под началом лоховатого самодура? Увольте-с!»
Вот, значит, и уволили.
Хотя дома Он гордо заявил, что ушел сам.
Естественно, Она устроила Ему скандал. Благо повод имелся роскошный.
– Куда ты теперь пойдешь?! – кричала Она, комкая в руках посудное полотенце. – Кому ты нужен?! Там у тебя была перспектива, мог стать начальником отдела, а теперь что? Все с нуля?! Что? Лох и самодур? Он – лох? Да ты сам лох последний! Фирма расширяется, от заказов отбоя нет, вот тебе и «лох»! Ты всегда был неудачником! Мямлей и неудачником!
Он не выдержал, взорвался в ответ. Впервые назвал жену шлюхой, хотя вроде бы никаких оснований к тому не было. Просто слово на язык подвернулось.
Весной подали на развод.
Разошлись они на удивление мирно, даже при разделе имущества особых ссор не возникло. На какой-то миг обоим подумалось: а может?.. Нет. Не может и не хочет.
Мосты сожжены.
Новая квартира, полученная в итоге сложного размена, Его раздражала. Тесная, пыльная, с низкими угрюмыми потолками. Паутина трещин по старой штукатурке. Рассохшаяся столярка дышит на ладан, ржавые переплетения труб в сортире – словно кишки чугунного монстра вывалились наружу.
Он еще не знал, что проживет в этой квартире всю оставшуюся жизнь.
Он верил в лучшее.
Получалось скверно. Жизнь методично, год за годом, макала Его мордой в грязную лужу, натекавшую из чугунных кишок. Со временем Он перестал верить. А потом – и хотеть чего-либо. Нашел новую работу: теперь ежедневно приходилось ездить на другой конец города, вминаясь в человеческое месиво, заполнившее дребезжащее нутро троллейбуса. Отсиживать положенное у антикварного компьютера, беззвучно матерясь: памяти не хватало, места на винчестере – тоже, «PhotoShop» то и дело зависал.
160 
