Особенно,... 
30 
С наружной стороны волнолома, где всегда бурлили мутные волны, вздымавшие со дна ил и песок, вода была желтовато-зеленого цвета. При каждом накате волны эта муть разлеталась брызгами. Перепорхнув через волнолом, бабочка едва не намочила крылья, но вовремя взметнулась высоко над водой. «Какой забавный мотылек! — подумала мать. — Будто уточка…»
Ее занимала мысль о бабочке, которая, кажется, собиралась покинуть остров навсегда и, сопротивляясь порывам соленого ветра, поднималась все выше и выше. Ее слабенькие крылья с отчаянным мужеством бились против ветра, который время от времени внезапно утихал. И вот она взметнулась высоко над островом. Мать пристально следила за полетом, пока бабочка не превратилась в черную крапинку на ослепительном небе. Вскоре бабочка, очарованная бескрайней широтой и солнечным мерцанием моря, отчаявшись долететь до соседнего острова, очертания которого ей казались невероятно близкими, повернула назад к причалу; но на этот раз, утомленная перелетом, порхала над морем низко-низко. Затем присела передохнуть в тени подсохшей веревки, при этом ее крылья отбросили тень, похожую на толстый узел.
Мать не была суеверной женщиной, никогда не придавала значения ни приметам, ни знакам, но пока наблюдала за тщетными усилиями бабочки, ее сердце наполнилось мрачным предчувствием. «Какая глупенькая! — думала она. — Коль собралась на тот берег, лучше было б сесть на какое-нибудь судно». Она и сама-то уже много лет не покидала остров, да и надобности в этом не возникало.
Вдруг непонятно с чего сердце матери переполнилось отчаянной, безрассудной храбростью. Быстрым решительным шагом она покинула причал. Она была так занята своими мыслями, что даже не ответила на поклон односельчанки, тоже ныряльщицы. Та стояла в недоумении: «Куда же это Кубо спешит?»
Крепкие хозяйства, как у Мияды Тэруёси, на острове можно пересчитать по пальцам. Правда, его недавно отстроенный дом, покрытый черепицей, выделялся из ряда соседских всего-навсего новизной. Перед ним не стояли ворота, и двор не был вымощен камнями. Слева — уборная и выгребная яма, справа — летняя кухня. Эти стандартные постройки, словно львы по обеим сторонам ворот, делали его дом похожим на все остальные. Дом притулился на склоне, подвал из прочного бетона обустроили под погреб с оконцем, выходящим прямо на тропинку.
Возле дверей кухоньки стоял кувшин — в нем при желании мог разместиться взрослый человек. Деревянная крышка кувшина, под которой прятали письма, могла укрыть воду от мусора, но не от комаров и листоедов, которые летом проникали внутрь — на свою погибель.
Мать Синдзи нерешительно остановилась у дверей. Она не зналась с семейством Мияда. Если бы кто видел, что она наведалась к старику, по деревне пошли бы кривотолки. Мать огляделась: вокруг не было ни души. Во дворе копошились куры, за домом росли невзрачные кустики азалии. Из темно-зеленой листвы скромно выглядывало несколько цветочков.
Мать поправила рукой прическу: ветер спутал ее волосы. Она вынула из кармана целлулоидную расческу с выломанными зубцами и наспех причесалась. Мать Синдзи не пудрилась, ее лицо и шею покрывал загар. На ней было домашнее платье, поверх него — длинный залатанный фартук, достигавший сандалий, надетых на босу ногу. Ее ноги были сплошь покрыты порезами от донных ракушек. Ногти затвердели, стали острыми и загнутыми. Ее походка была решительной и твердой.
Она вошла в дом. На земляном полу в беспорядке стояло несколько пар деревянной обуви. Одна сандалия валялась кверху подошвой. В гэта с красным ремешком, судя по налипшему мокрому песку, недавно ходили на побережье. Было совершенно тихо, из уборной тянуло запашком. Во всех комнатах стояли сумерки, и только окно дальней комнаты было солнечным, будто его занавесили шафрановым платком.
— День добрый!
Мать замерла, подождала немного. Никто не отвечал. Она еще раз громко поздоровалась. На боковой лесенке появилась Хацуэ.
— А, тетушка! — воскликнула она.
На ней был фартук серого цвета, волосы перехвачены желтой лентой.
— Какая у тебя милая ленточка! — польстила женщина.
В эту девушку страстно влюблен ее сын! Мать придирчиво посмотрела на нее: лицо выглядело немного бледным — то ли от усталости, то ли от неприветливости. Черные зрачки у девушки были ясными и глубокими. Она смутилась и покраснела. Мать, женщина не робкая, пришла в дом Тэруёси поделиться своими переживаниями, пожаловаться на клевету, добиться позволения влюбленным встречаться. «Ведь ничего хорошего не получится, если родители не поговорят по душам, по-товарищески, о своих детях», — думала она…
30 
