Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
113 
Гермий сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил:
– Старый камень преткновения, дядя! Алкид из Фив, Мусорщик-Одиночка, папочкина гордость!
– И что же он на этот раз натворил?
– Ничего! – выпалил Лукавый. – В том-то и дело, что ничего! За пять лет – ни-че-го-шеньки! В Иолке Арг-корабел судно заложил, все герои Эллады в Колхиду за Золотым Руном собрались; даже семнадцатилетний Тезей, Мусорщик Посейдона, с ними… Что там Тезей – из сыновей Среднего там и Эвфем, и Эргин; потом сыновья Борея Зет и Калаид, Мусорщики Диониса Фан со Стафилом, Авгий Гелиад, Ялмен и Аскалаф Ареады, Палемон Гефестид, Диоскуры, божественный Орфей, и мой Автолик, и…
– Стоп! – рявкнул Владыка. – Сколько их там всего?!
– Пятьдесят, дядя! Если не больше уже…
– Ну и нечего мне всех перечислять! Я тебе не тетка Мнемосина, богиня памяти! Толком говори!
– Так я ж толком и говорю – один Алкид не приехал! Ему и приглашение отсылали – даже ответить не удосужился! Он-то молчит, а Эллада о нем и подавно забыла. У всех на уме молодой трезенец Тезей, Посейдонов отпрыск! Наш пострел везде поспел – и Кроммионскую свинью зарезал, и великанов каких-то поубивал (интересно, где он их нашел?!), и разбойничков повывел, и девок кучу испортил…
– А Алкид в свои без малого двадцать три сиднем в Фивах сидит и носу оттуда не кажет! Ты это имеешь в виду, Лукавый?
– Вот именно, дядя! Семья шумит: что ж это за Мусорщик такой, что подвигов не совершает, войн не ведет, гор не сворачивает, ему уж и приглашения шлют, в ножки кланяются – глухо! В Фивах недорослей в палестре тренирует, богоравный наш! И все. Поговаривать начали, что не Алкид – Мусорщик-Одиночка – а скорее Тезей из Трезен, Посейдонов сынок.
– А отсюда один шаг до другой мысли, – задумчиво проговорил Владыка. – У Среднего сын-Мусорщик – истинный герой, в отличие от сына-Мусорщика Младшего. Ослабел Зевс, истаскался – может, и править стоит не Младшему, а Среднему?
– Да, дядя. Вслух этого пока не говорят, но думают. Те, кто умеет думать. Значит, скоро заговорят – те, кто умеет говорить.
– Выходит, авторитет Младшего пошатнулся, и ему позарез надо, чтобы Алкид начал совершать подвиги в честь Отца-Олимпийца? Тебя это беспокоит, Лукавый?
– Не то чтобы беспокоит, но я решил, что ты должен знать. А беспокоит меня другое: у Алкида за эти пять лет не было ни одного приступа.
– Вот тут ты прав – очень уж похоже на затишье перед бурей. Да и Тартар в последнее время притих… не нашли ли Павшие новый выход из создавшегося положения? А, Гермий? Мы тут себе ждем прорыва, войны, грохота, а они…
– О чем ты, дядя?
– Все о том же. Я долго думал, Лукавый, я складывал мозаику и так и эдак, я беседовал с тенями Мусорщиков, на время возвращая им память жертвенной кровью – и, кажется, кое-что понял.
– Что, Владыка?
– И мы, и Павшие, и титаны – бессмертны. Мы знаем это. Мы убеждены, что не способны убивать друг друга навсегда. Те, кого люди называют чудовищами, – сродни нам. Но… Беллерофонт убил Химеру, а Персей – Медузу. Почему? Почему смертный Мусорщик смог уничтожить существо, уверенное в собственном бессмертии?! Ты когда-нибудь всерьез задумывался над этим, Гермий?
– Нет, дядя, – Лукавый был явно растерян.
– А зря. Младший видит в Мусорщиках новое оружие, Гера – объект для нападок, остальные – скаковых лошадей, иметь которых престижно и на которых можно делать ставки; я же попытался понять, в чем их сила.
– И понял?
– Надеюсь, что так. Мусорщик, вступая в бой с чудовищем, вначале побеждает себя, свой страх смерти, ужас смертной плоти, которая хочет жить. И если это ему удается – тогда он вкладывает изгнанную смерть в свои удары, он заражает смертью бессмертного противника, как прикосновение к больному чумой заражает здорового человека; на какое-то мгновение смертный и бессмертный меняются местами! Мы не боимся смерти, но Мусорщик заставляет нас научиться этому, заставляет нас испугаться… и от такой мысли мне холодно, Лукавый!
Некоторое время оба молчали.
– Ты говоришь «мы», дядя, – первым нарушил молчание Гермий. – Ты не говоришь просто – «чудовища». Это значит…
– Да, Гермий. Это значит, что если Мусорщик способен убить чудовище, то он способен убить и бога. Это обоюдоострое оружие, и мы должны понимать это, используя его.
– Но смертные Мусорщики – наши дети, Владыка!
– Да. И Павшие в Тартаре могли додуматься до того же! Там хватает времени для размышлений, а Крон-Временщик никак не глупее меня или Младшего. Так что, узнав о подоплеке гибели Медузы и Химеры, Павшим вполне могла прийти в голову идея породить в Тартаре собственную расу смертных героев – назовем их, к примеру, Гигантами – которые будут знать о своей смертности и звать чудовищами нас с тобой!
113 
