5

В тот вечер Амфитрион проснулся, как всегда, за полчаса до полуночи, от ласковых прикосновений Алкмены, очень старавшейся не разбудить внука.

Он подождал, пока его жена… его бывшая жена, а теперь – бабушка, к чему невозможно было привыкнуть, – короче, пока Алкмена удалится и шаги ее затихнут в гинекее, и соскочил с ложа.

Выбраться из дома незамеченным было несложно – все, включая растяпу привратника, крепко спали. Вскарабкаться на стену, окружающую двор, для шестилетнего невысокого мальчишки было несколько труднее, но Амфитрион проделывал это далеко не в первый раз, а сегодня к тому же ощущал какой-то особый прилив сил.

«Может, это потому, что вчера был мой день рождения, день рождения Амфитриона из Микен, и Алкмена приносила жертвы отправившемуся в Аид мужу?» – подумал Амфитрион. И удивился тому, до чего естественной показалась ему подобная идея.

Ноги быстро несли Амфитриона к пустующей ночью палестре, а мысли продолжали жерновами вертеться в голове почти шестидесятилетнего мальчишки.

Владыка Аид говорил, что приступов у Алкида не случалось со времен Орхоменской войны. Значит, пять лет… и сейчас Алкид, судя по его поведению, на грани срыва. Что-то должно произойти. Либо Тартар вот-вот снова возьмется за него, как кошка за мышь, – и долгожданная жертва на время растворит в своей крови истерзанный рассудок Алкида, – либо…

Либо он сорвется сам!

«Нельзя больше ждать!» – думал Амфитрион, пока тело его накручивало круги на беговой дорожке, прыгало, метало камни (диски на ночь запирали), постепенно наполняя мышцы здоровой усталостью, которая со временем должна была превратиться в упругость и силу.

Он готовил новое тело тщательно и кропотливо.

Он, Амфитрион-Изгнанник, снова был на войне. Только это была не привычная война людей, где все ясно: вот жизнь, а вот смерть, и от первой до второй мечом подать. Бессмертные вели войну иначе – вот жизнь и вот жизнь, и никакие войска не выстраиваются на равнине, блестя панцирями и шлемами…

Но и на этой войне лилась кровь.

Кровь смертных.

Мелочь для обеих противоборствующих сторон.

И он, Амфитрион-Изгнанник, волею Ананки-Неотвратимости оказался в одном из враждующих лагерей.

Боги, титаны, Павшие… и я.

Смешно?

Нет, не так: боги, титаны, Павшие… и мы.

Я и сыновья – это уже мы.

И это уже не смешно.

Бледно сияющая Луна-Селена и звездноглазый Аргус равнодушно взирали на двигавшуюся внутри пустой палестры маленькую фигурку. Амфитрион не знал, что именно в эту ночь светловолосой и тихой жене Ификла Астеропее не спалось; встав с ложа, она некоторое время бесцельно бродила по дому, потом, уже совсем было собравшись снова лечь, по примеру свекрови заглянула на детскую половину – и обнаружила пустое ложе Иолая.

Ее крики разбудили сперва рабыню-няньку, после остальных домочадцев, и вскоре весь дом был на ногах, засверкав огнями светильников и факелов.

Иолая нигде не было.

Когда порядком уставший Амфитрион перелез обратно через стену и направился к своим покоям, в мегароне он неожиданно для себя обнаружил всю семью в полном составе: хмурый Алкид, взволнованный Ификл, заплаканная Алкмена, раздраженная Мегара (впрочем, это было ее обычное состояние), растерянно моргавшая Астеропея – и даже жившие отдельно Ликимний и молча вздыхавшая в углу Перимеда, его жена.

«Еще б Креонта вызвали! – скривился Амфитрион, глядя на толпу родичей. – Что ж это они, без басилея-то?!»

– Иолайчик! Хвала Зевсу, живой! – всплеснула руками Алкмена, бросаясь к внуку, и ее огромная тень заполошно метнулась по стене мегарона.

– Ну и где ты шлялся, гулена?! – угрюмо поинтересовался Ификл, тщательно скрывая свою радость по поводу благополучного завершения всех треволнений этой ночи.

– В палестре, – лаконично ответил Амфитрион.

– В палестре? – не удержался заспанный Ликимний, зачем-то поворачиваясь к мальчишке боком и вжимая голову в плечи. – Ночью? Что можно делать ночью в палестре?!

– Тренироваться.

– И не страшно было?

– Не страшно, – отрезал Амфитрион, начиная тяготиться этим допросом.

  119