Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
50 
…вот тащится по Беотии торговый караван из Панакта в Иолк; мелькают лица, конские морды, тюки с товарами… нет, здесь нет того, кого ищет Гермий! Дорога в Микены. Ага, вот несколько оборванцев с дубинами обирают двоих перепуганных путников… в иное время Гермий не преминул бы пугнуть разбойничков, но сейчас не до них – простите, путники, молитесь кому-нибудь другому!.. Дальше, дальше… долина Кефиса, предгорья Киферона, взгляд скользит от гермы к герме, от столба к столбу – ох, что-то редко они здесь стоят, маловато тут МЕНЯ, не охватить всю дорогу…
И вспышкой узнавания – за последней на этой дороге гермой, после которой сама дорога постепенно сходит на нет, превращаясь в извилистую и каменистую горную тропу, мелькает наконец знакомый коренастый силуэт с луком за плечом.
Миртил шел в горы, оставив у обочины брошенную колесницу.
Зачем? На охоту, что ли? Не предупредив друзей, бросив учеников, покинув семью?!
Вопрос остался без ответа. Миртил свернул за поворот и скрылся из виду.
…Пустышка глубоко вздохнул и открыл глаза.
– Ваш учитель Миртил сейчас в предгорьях Киферона, – глухо бросил Гермий. – И он уходит все дальше от Фив.
– С ним все в порядке? – нахмурился Ификл.
– Да. Жив и здоров. Пока…
Это странное «пока» вырвалось у Гермия неожиданно для него самого, но близнецы не обратили внимания на непрошеное слово.
– Точно! – выдохнул Алкид. – Провидец! Слышишь, Ификл: наш Пустышка – провидец! Что ж ты раньше-то молчал? А еще друг называется! Мы тебе все рассказываем, а ты скрытничаешь!..
– Киферон во-он где, – тихо сказал Ификл. – Что Миртилу там делать?
– Не знаю, – честно признался Гермий.
– Не знаешь?! – искренне удивился Алкид. – Нет, Пустышка, ты все-таки прохвост! Как это не знаешь?! Должен знать!
– Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых, я действительно не знаю. Вы что думаете, провидцы всеведущи? Нет…
И тут Пустышка умолк на полуслове, даже не заметив, что Алкид тоже молчит, каменея лицом и словно прислушиваясь к чему-то.
В сознании Гермия, мешая сосредоточиться, эхом звучал испуганный вскрик: «Во имя Гермеса-Проводника! Что ты хочешь делать с этим ножом, добрый человек?! Остановись!..» Гермий закрыл лицо ладонями и, отрешившись от братьев, попытался сосредоточиться на голосе, призывавшем его где-то там, в лесистых предгорьях Киферона.
– …Что ты хочешь делать с этим ножом, добрый человек?!. Остановись!
Пожилой пастух с козьей шкурой на плечах испуганно попятился от сурового мужчины в дорогом вышитом хитоне и плаще, заколотом железной[28] фибулой.
У ног мужчины лежал сломанный лук, одним концом касаясь сваленных в пирамиду камней; колчана со стрелами, положенного любому лучнику или охотнику, у человека попросту не было.
В руке же незнакомец сжимал широкий, слегка изогнутый нож.
– Не бойся, – спокойно-мертвым голосом ответил мужчина. – Этот нож не для тебя.
И укрепил оружие между камнями острием вверх.
– Видишь эти камни?
– Вижу, – пастух хотел удрать, но что-то удерживало его на месте.
Страх? Любопытство? Жажда наживы?
Глупость?!
– Это жертвенник будущего героя, сына Зевса и Алкмены. На нем я принесу себя в жертву моему ученику… моему бывшему ученику. А тебе я оставлю свою одежду и колесницу с лошадьми – она там, внизу у дороги, – если ты окажешь мне одну услугу.
– А может, лучше…
– Молчи и слушай! Я не хочу, чтоб моя неприкаянная тень скиталась по земле, не зная покоя и наводя на людей ужас. Поэтому прошу тебя: когда все будет кончено, сожги мое тело, чтобы душа моя мирно упокоилась в Аиде. Согласен?
– Но… зачем тебе умирать? Купи у меня козленка – и мы принесем его в жертву, кому ты скажешь!
– Нет. Я поклялся. И проиграл состязание. Боги помогали мне, но проиграл я, а не боги. Проиграл я, Миртил-лучник, и я исполню клятву. Так ты поможешь мне – или моя тень будет преследовать тебя до конца твоих дней?!
– Конечно, конечно, – поспешно закивал пастух, глядя, как Миртил поворачивается к нему спиной и подходит к жертвеннику, между камнями которого пробился к солнцу зловещий росток, отсвечивающий бронзой, – широкий и слегка изогнутый на конце.
– ПУСТЫШКА! ПРОСНИСЬ! У НЕГО… У АЛКИДА ОПЯТЬ Э Т О! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! Я НЕ ХОЧУ…
Гермий отнял ладони от лица, и первое, что бросилось ему в глаза, – бесчувственный, странно скрючившийся Алкид и едва не плачущий Ификл, стоящий над слегка подрагивающим телом брата.
50 
