Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
77 
Близнецы с облегчением подхватились на ноги и мигом умчались прочь, прошелестев босыми пятками по высокой траве – сандалии обоих так и остались стоять у порога дома.
Некоторое время бог и человек, оставшись один на один, молчали.
– Я о приступах у Алкида, – произнес наконец Гермий, слегка запинаясь. – Как они в последнее время?
– Почти прекратились, – пожал плечами Амфитрион. – А что, Гера стала добрее? Впрочем… это ничего, что я вот так, запросто? Может, жертву какую принести?
– Ничего. А Гера… не в мачехе дело. Просто приступы безумия у Алкида не прекратились и в ближайшее время вряд ли прекратятся, – честно признался Лукавый. – Суть в том, что он… что дети научились угадывать их приближение, а я научил их при этом прятаться от досужих глаз. Не спрашивай меня, Амфитрион, почему я так говорю, а попробуй просто поверить: братьев нельзя разлучать. И не волнуйся – я присмотрю за ними на Кифероне.
– А я-то думал, что мне дадут спокойно состариться и умереть в Фивах, – неожиданно заявил Амфитрион, со странной улыбкой взглянув на юношу-бога, и Лукавому вдруг показалось, что перед ним в облике смертного сидит Старший, его дядя, Владыка Аид; и то, что Гермий во много раз старше этого человека, не имеет сейчас никакого значения.
Впервые Лукавый не нашелся что сказать.
– Ты знаешь, Гермес, – очень просто добавил Амфитрион, отгоняя от своей шеи назойливого слепня, – с этого дня, пожалуй, я буду лучшего мнения о богах. Во всяком случае, о некоторых.
– Спасибо, – так же просто ответил Гермий. – Это лучшая жертва, которую ты мог принести.
– Очень уж большая, – вздохнул Амфитрион.
7
Все было почти как тринадцать лет тому назад.
…Шестого дня месяца гекатомбеона из южных ворот Фив выехала и двинулась дальше процессия из трех колесниц, запряженных парами лошадей митаннийской породы; первой колесницей правил лично Амфитрион, второй – мрачный Телем Гундосый, третьей же…
Нет, сейчас все было так, да не совсем так; или даже совсем не так.
Молчала толпа, никто не размахивал ветвями лавра, шла за последней колесницей заплаканная Алкмена, поддерживаемая своим сводным братом Ликимнием – зрелым уже мужчиной, мужем Перимеды, сестры Креонта, а вовсе не тем глазастым буйно-черноволосым юнцом, каким был он во время паломничества в Дельфы; не пели песен солдаты, да и не было никаких солдат… просто двигались колесницы, и поводья последней держал в руках Ифит Ойхаллийский, а за спиной Ифита, опершись о борта, стояли братья-близнецы Алкид и Ификл, едущие на Киферон в ссылку.
Завершился суд, отзвучал закон Радаманта, оправдывающий Алкида, все прошло согласно замыслу Креонта, басилея Фив, – впрочем, не обошлось и без досадной загвоздки. Один из судей, Иобат-фокидец, человек упрямый и дотошный, потребовал не давать веры признанию Алкида в убийстве учителя Лина и обратиться к оракулу какого-нибудь подходящего божества. Зевса-Олимпийца твердолобый Иобат подходящим не счел – дескать, отец всегда будет сына выгораживать; Гера также не устроила Иобата возможной предвзятостью, затем были отвергнуты Аполлон (слишком подвержен влиянию Зевса), Арес (поощряет убийства), Аид с Персефоной (далеко, могут не услышать), Афина и Артемида (обе – девственницы; правда, непонятно, чем это не устраивало многомудрого Иобата)…
Когда обсуждалась кандидатура Гермеса, на площадь, где вершился суд, влетел запыхавшийся гонец и сообщил, что дом Иобата обокрали, а заодно неведомые разбойники угнали у злосчастного судьи два овечьих стада; вдобавок двенадцатилетняя дочь Иобата призналась что беременна, но не призналась, от кого.
Перед тем, как потерять сознание, Иобат счел все это вполне убедительным знамением со стороны лукавого бога – и дальше суд уже шел как по маслу.
Зарезали истошно визжащего поросенка, жрец Аполлона вознес над убитым животным моление к Очистителю от Скверны, Креонт помахал поросенком над головой сумрачного Алкида – сперва удостоверившись у Амфитриона, что это именно Алкид, – поросячья кровь забрызгала лицо и руки мальчишки, на чем очищение закончилось, и жрец отобрал поросенка для возложения на жертвенник.
Очень уж любил жареную поросятину…
Неделя ушла на сборы. За это время братья дважды ходили на могилу Лина, где покоился сожженный прах убитого кифареда, а в остальное время безвылазно сидели дома и молчали; Креонта беспокоило надвигающееся закрытие палестры, что сразу лишало Фивы некоторой славы, а басилея – некоторого дохода… Ифит-лучник твердо решил ехать с братьями на Киферон, Кастор собрался проведать своего собственного брата Полидевка, и по глазам лаконца было ясно, что скорее всего он больше не вернется в Фивы; оставались Автолик с Амфитрионом, обещавшие Креонту поднатаскать бывших учеников из первого набора, кому сегодня семнадцать-восемнадцать, чтобы они через пару лет… короче, все это было трезубцем по воде писано, и басилею лишь прибавлялось головной боли.
77 
