210 
Теперь настала очередь Уртадо разговаривать по телефону с Августином Лопесом в Сан-Себастьяне.
— Я рад, что ты не бросился в этот омут очертя голову,— произнес Лопес.— Рад, что ты последовал моему совету и не причинил ущерба гроту.
— Я передумал, после того как узнал твое мнение.
— И очень хорошо, что так получилось, Микель. Думаю, ты со мной согласен. Ведь сейчас по радио, телевидению да и просто на улицах у нас в городе только и говорят о том, как Пресвятая Дева сдержала свое обещание, явившись вновь и сотворив какое-то чудо с британской паломницей.
— Да, я слышал об этом.
— И еще, Микель, тебе наверняка будет приятно узнать, какие результаты принесли наши терпение и вера. Менее получаса назад мне позвонили из Мадрида. Звонил сам министр, старик Буэно. Его просто-таки распирало от новостей и религиозного благочестия. От чуда, произошедшего в Лурде, он пребывал в настоящей эйфории. Ведь он дал обещание и теперь выразил твердое намерение его выполнить. Для этого ему нужно организовать ряд встреч в Мадриде. Он намекнул на то, что будет достигнут приемлемый компромисс — компромисс и урегулирование, на которые согласится каждый баск. Думаю, мы победили, Микель. Ну, как тебе новость?
— Отлично. Поздравляю.
— Когда вернешься домой?
— Наверное, скоро. Я тут не один. Вопросов пока лучше не задавай. Скоро сам увидишь. А матери моей передай, что позвоню ей завтра. Удачи тебе, Августин. Да поможет тебе Господь.
По мраморной лестнице они спустились в вестибюль отеля. Наталия с удовольствием подметила, что у Уртадо исчезла хромота.
— Вера,— объяснил он ей просто и весело.
Выйдя на улицу, они принялись строить планы, как провести этот волшебный вечер.
Перво-наперво было решено пойти в собор Сан Марко — вознести благодарственную молитву за их исцеление.
Потом в кафе «Куадри» — выпить по бокалу кам-пари.
Затем в бар «У Гарри» — отведать piccata di vitello[43]. После этого — проплыть на гондоле по Большому каналу.
И только тогда вернуться в отель «Даниели», чтобы заняться любовью.
— А дальше? — спросила Наталия.
— В Рим, за компанию с одной молодой знакомой, чтобы написать там пьесу для одной актрисы, тоже молодой и любимой.
— И что же это за молоденькая актриса?
— А ты как думаешь?
— Если ты имеешь в виду синьориту Ринальди, то она согласна на эту роль еще до того, как ты ее напишешь. А ты ее правда напишешь, Микель?
— Напишу.
— А я в ней блесну! — улыбнулась она ему. — Но что будет дальше, Микель?
— Я хочу, чтобы ты нарожала мне детей. Целую кучу очаровательных бамбино, наших с тобой малышей.
— Только при условии, что ты женишься на мне. Ты ведь на мне женишься?
— Неужели ты думаешь, что я хочу наплодить незаконных детей? Ты будешь самой замужней женщиной на свете.
— На всей планете,— добавила она.
Взявшись за руки, оба беззаботно зашагали по направлению к площади Святого Марка.
* * *
В ВАТИКАНЕ…
Его Святейшество Папа Иоанн Павел III, глава всемирной Римско-католической церкви, наследник престола Святого Петра, в белой льняной сутане и белой круглой шапочке-скуфейке, с тяжелым наперсным крестом, свисавшим с шеи на золотой цепи, медленно вошел в спальню — самую любимую из восемнадцати комнат его личной резиденции. Это была капля в море из десяти тысяч комнат, палат и залов Апостольского дворца.
Тихо ступая по афганскому ковру, он шел к двум закрытым окнам в углу расположенной на верхнем этаже спальни, желая взглянуть сквозь щель в деревянных ставнях на обширную площадь Святого Петра, раскинувшуюся внизу. Мысли его были сосредоточены на новости, которую ему доложили во время ужина. Эта новость мгновенно разнеслась по всей земле. Ее уже знали семьсот сорок миллионов католиков мира, знал миллион монахинь, знали полмиллиона священников, четыре тысячи епископов и кардиналов. Не вызывало сомнения, что сегодняшний вечер ознаменован самым значительным событием за все время его пребывания у власти.
Испытывая неподдельную радость, Папа ощутил в душе непреодолимую тягу к общению с Богом.
Он отошел от окна и шаркающей походкой направился к своей бронзовой кровати. На постели лежала аккуратно сложенная ночная сорочка, а над изголовьем висела картина, на которой была с глубоким чувством изображена сцена крестных мук Христа.
На прикроватной тумбочке стояли электрические часы с римскими цифрами и лежала потрепанная Библия, которую он получил в день своего первого причастия. Он по привычке проверил, заведен ли будильник. Все было в порядке: стрелка будильника поставлена на полседьмого утра. И тогда Папа, вдруг приободрившись и словно повеселев, зашагал к скамеечке для молитвы. Над ней, на стене с обоями, выдержанными в пастельных тонах, располагались две дорогие его сердцу вещи — простое распятие и изящный образ Девы Марии в тонкой золотой рамке.
210 
