Паром пересёк тысячи километров гладкой нижней стороны. Потом над ним возник клин из тьмы; склон, ещё более гладкий на вид, чем базовый материал, и прозрачный. Он вздымался из базиса и врезался в пространство на две тысячи километров подобно лезвию хрустального ножа. Краевой вал. Тот самый ограничивающий море вал на той стороне орбитали, что лежала напротив тонкой, как нить, полоски суши. Первые десять километров пологой кривой были тёмными, как сам космос, и её гладкая поверхность становилась видимой только тогда, когда в ней отражались звезды; и глядя на эту совершенную картину, начинаешь чувствовать путаницу в мыслях, так как то, что кажется световыми годами, на самом деле удалено лишь на несколько тысяч метров.
— Боже мой, эта штука на самом деле здорова! — прошептал Нейсин. Паром продолжал подниматься вверх, и над ним сквозь вал сверкающим голубым полем заблестел свет.
Освещённый солнечным светом, почти не поглощавшимся прозрачным валом, паром взбирался все выше и выше, в пустой космос рядом с краевым валом. В двух километрах дальше, по ту сторону вала, был воздух, пусть даже разреженный, но паром оставался в пустоте, двигаясь параллельно сужавшемуся к вершине валу. Он облетел это лезвие ножа, вздымавшееся на две тысячи километров от базиса орбитали, и теперь следовал вдоль него вниз по внутренней стороне. Они пересекли магнитное поле орбитали, регион, где мелкие магнитные частицы искусственной пыли блокировали часть солнечных лучей и делали море внизу холоднее, чем в других местах этого мира. Так на Ваваче были созданы разные климатические зоны. Паром продолжал падать сквозь ионный слой, потом сквозь разреженный газ, вошёл в разреженный безоблачный воздух и содрогнулся в кориолисовом воздушном потоке. Небо вверху из чёрного превратилось в голубое. Перед падающим шаттлом подобно большой круглой картине распростёрлась во всей наготе орбиталь Вавач — водяной обруч в четырнадцать миллионов километров.
— Ладно, хоть на дневной стороне, — заметила Йелсон. — Будем надеяться, что информация нашего капитана о положении этого удивительного корабля будет такой же аккуратно точной.
Экран заполняли облака. Шаттл опускался на фальшивый ландшафт из водяных паров. Он, казалось, простирался над всей искривлённой внутренней поверхностью орбитали, которая даже с этой высоты казалась плоской и лишь у горизонта загибалась к небу. Только где-то далеко-далеко люди в пароме могли разглядеть голубые просторы настоящего океана, хотя намёки более мелких пятен были куда ближе.
— Пусть облака вас не волнуют, — прозвучал голос Крайклина из динамика кабины. — Они исчезнут до полудня.
Шаттл продолжал падать сквозь все уплотняющуюся атмосферу. Через некоторое время они пробили первые облака на очень большой высоте. Хорза немного переместил свой вес а скафандре; как только «ВЧВ» выровнял скорость и орбиту с орбиталью и отключил свою собственную антитяжесть, и шаттл, и отряд попали в поле фальшивого тяготения, создаваемого вращением этого творения — чуть более высокого вообще-то, так как они были стационарны относительно базиса, но дальше в пространстве. Первоначальные основатели Вавача были родом с планеты с более высоким значением гравитации, поэтому орбиталь вращалась так, чтобы создать «притяжение» процентов на двадцать выше среднего для человека значения, поддерживаемого генераторами «ВЧВ». Поэтому Хорза, как и все остальные члены отряда, чувствовал себя более тяжёлым, чем обычно. И его скафандр уже начал натирать.
Экран в кабине заполнили серостью облака.
Паром описал несколько кривых, рыскнув туда-сюда, очевидно, в поисках «Ольмедреки». Экран время от времени прояснялся и показывал слои облаков под ними, а потом снова заполнялся серым туманом, когда они влетали в новое скопление или завихрение водяных паров. Однажды он даже покрылся льдом.
— Вот она! Я уже могу разглядеть вершины башен! — воскликнул Крайклин, даже не стараясь скрыть возбуждение в голосе. Он почти четверть часа оставался спокойным, а люди уже начинали нервничать.
Члены отряда повскакивали с мест и устремились в переднюю часть пассажирского отсека, поближе к экрану. Только Ламм и Джандралигели остались сидеть.
— Вот же, чёрт побери, времена, — объяснил Ламм. — Почему, дьявольщина, приходится всё время разыскивать что-то, что целых четыре километра в длину?
— Это не так просто без радара, — сказал Джандралигели. — Я рад уже тому, что мы не врезались в эту проклятую штуку, когда летели сквозь такие ужасные облака.