116 
Куда ей и в голову не пришло вернуться, так это в их дом на холме — словно пути туда не было, словно он оказался такой же байкой, как история об учителях более совершенной веры, хотя все это было с ней на самом деле. Как и встречи с мертвыми. Она пошла в другую сторону, прочь от вымыслов.
Тайное имя не уберегло Роберту, крошку Роберту: она умерла в четыре года. Это было в Пайквилле, после того как Рэнди уехал в Детройт. Отчего она умерла? Бобби не знала; позже ее стало задевать, как люди смотрят на нее, когда она признается в этом; тогда она стала называть болезни, о которых узнала, работая санитаркой, — всякий раз новую, — и Роберта все отдалялась от нее с каждым пересказом.
И Бобби не сидела на месте. Едва прожив где-нибудь достаточно долго, чтобы сказать: «мой дом, моя церковь, мои соседи», — она начинала видеть здешних покойников: тех, кто не должен был умереть, кто был похищен из жизни до срока; и тогда она снова переезжала. Городки и города, горные фермы и больница, куда ее направили лечиться от туберкулеза по приговору суда; там она поняла, что не боится болезни и смерти, что вполне может зарабатывать на жизнь в соседстве с ними. Она не обращалась больше к Писанию — до того самого дня, когда Роберта нашла ее за двести миль от своей могилки в округе Бреши: все та же четырехлетняя Роберта в грязной истлевшей ночнушке — пришла, встала в дверях, смотрела на нее и пыталась ухватить за руку.
На площадке для парковки возле гостиницы «Окольный путь» в ряду машин и автобусов, прибывших из разных мест, стояли два фургона из «Чащи». В холле возле конторки висели таблички — «Друзья медведей», «Эйвон» и так далее, — а среди них и «Пауэрхаус интернешнл», белыми буквами на черном фоне. Эти люди не верили в церкви, где двое или трое собраны во имя Мое. {288} Бобби слышала, что, когда они купили заброшенное здание библейского колледжа где-то на Среднем Западе и превратили его в штаб-квартиру, то первым делом сняли с часовни крест: символ культа не подобает приверженцам единственно подлинного, не переистолкованного, не переиначенного христианства.
В Имперском зале как раз закончилась первая часть собрания — пришло время короткого перерыва на перекусить; мы не можем слушать безотрывно, как бы поглощены ни были. Она заглянула в зал: люди отодвигали стулья, глядели ошарашенно (некоторые), словно вынырнули из глубокого омута и открыли глаза после долгого погружения. Впрочем, большинство — как дети на переменке. Рэй Медонос неподвижно восседал на сцене, сложив руки на груди и обхватив локти ладонями, взгляд обращен внутрь, уголки рта опущены; знакомый вид. Пит Терстон, только отчитавший проповедь (не называй это проповедью, говорили ей не раз), внимательно слушал какую-то женщину. Когда он снял красивую спортивную куртку, под мышками обнаружились темные пятна пота. Тяжкий труд. Бобби слышала, как гулко бьется его сердце: чуть не поверила, что слышит.
Увидев его, она передумала: не станет она ему ни о чем говорить. Если расскажет хоть немного, то без всяких расспросов выложит и всю историю, и тогда все убедятся, что она — не та, кем ей хочется быть, кем они так долго и усердно пытались ее сделать, что она осталась той же, кем была, — худшей, чем они могли представить, — неподдающейся, неприкасаемой.
Народ высыпал в фойе, где на длинной белой скатерти дымились хромированные кофейники; над ними и двумя подносами печенья — собственного приготовления, конечно, — возились две женщины. Одну из них Бобби узнала: молодая, темноволосая, высокая. Они молились вместе: одна из «Чащи», приехала в фургоне.
— Что, припрягли?
— А? Да, привет. Ага.
— Бобби.
— Да, конечно. Роз.
Руку не подала, но помахала ею. Занятая девушка и на низких каблуках, кажется, не очень твердо держится.
— Помочь?
— Да нет, я…
Роз нагнулась, чтобы поднять с тележки большой поднос, весь уставленный маленькими сливочниками. Официанткой она, конечно, никогда не работала. Бобби сразу увидела, что Роз взяла поднос неправильно, но остановить не успела — каблук подвернулся, поднос был уже на уровне плеча, тело Роз будто сложилось под ним, она пыталась удержать, а Бобби — подхватить поднос, маленькие круглые сливочники, как пассажиры тонущего корабля, ринулись все вместе через край по накренившейся глади; уворачиваясь от них, Роз собрала-таки большую часть сливок себе на одежду.
116 
