Последние отзывы

  122  

А потом он умер, по-настоящему: от передоза — по маминым уверениям, случайного. Но мама ведь думала, что он принимал эту дрянь от беспрестанной боли в костях, с которой никакие врачи не могли справиться, вот он и искал облегчения в мире, который она, вслед за ним, называла Подпольем. Там он и купил однажды состав (где, как, в том тихом среднеамериканском городе, в те времена?), который, вероятно, оказался чуть сильнее прежних и завел его куда как дальше.

И теперь он знает все.

Так думала Роузи. Мертвые знают все, если хоть что-нибудь знают. Чего лишились, что могли иметь, живи они по-другому, и что теперь уже ничего не исправить.

Отец умер и стал ей сниться; она вела с ним долгие задушевные беседы, но как-то о том о сем; и он открыл ей наконец, что у него на душе. Во снах он порой клал ей голову на плечо или на колени, отказываясь от всякого притворства и защитной иронии, которыми прикрывался всю жизнь, становился ранимым, как несчастный влюбленный или усталый ребенок, и тут она просыпалась.

Только вот однажды. Однажды во сне она спросила его — парадокс на миг дошел до ее спящего сознания, — разве же он не умер, ведь она прекрасно знала, что умер, помнила, как он лежал мертвый в глянцево-бордовом деревянном ящике. Ах да, признался он, умер, и скоро ему возвращаться, да в общем-то, уже и пора. Если хочешь, предложил он, пойдем со мной.

Нет-нет, ей совсем не хотелось туда идти.

Не насовсем, только посмотреть. Взглянуть, где он теперь проводит время, где и она в свое время окажется. Неужели не любопытно? С ней ничего не случится, заверил он. Возьми вот так — он обвил правой рукой ее руку, и кисти прочно соединились тыльными сторонами, — а теперь не отпускай. Просто не отпускай. И они отправились в ту страну, и она, конечно, оказалась совсем недалеко, хотя, когда вдали показались верхушки крыш — подобно крышам Каскадии с поворота горной дороги, — воображение ее истощилось, больше она ничего не увидела и проснулась. Лежала удивленная: как же она вернулась, если руки вроде бы не выпускала.

Смерть. Она никогда не думала о ней как о стране и знала, что это не страна, и все-таки такой увидела ее во сне, словно отец мог вернуться оттуда и взять Роузи с собой. А как иначе думать о смерти? Конечно, это земля, где все наши мертвые живы; она совсем недалеко, а здесь, возле кресла Роузи, — и вовсе ближе некуда; здесь, в полумраке, где многие умерли так рано. Она слышала звуки их шагов в коридорах, отзвуки их голосов в шепотке интеркома.

Бобби заглянула в палату под конец двойной смены, тихо ступила в комнату, освещенную ночником и зеленоватым мерцанием приборов, подсчитывавших биение сердца, мозговые волны, жизнь. Все спали. Бобби постояла немного, глядя, как почти в унисон дышат Сэм и ее мать, и ушла.

В иные времена известны были пути, которыми живые спускались в подземную страну — не сквозь почву и камни, что лежат у нас под ногами, но в нижайший круг творения, который во всем схож с тою землей, на которой мы живем, на которой спим, но является ее тенью. Попав туда, люди утешали алчных мертвецов, и даже иногда отвоевывали души тех, кого мертвые держали в плену.

Для этого тем, кто отправлялся в нижний мир, часто приходилось умирать самим или претерпевать страдания, горшие смерти (не довелось ли Иисусу — величайшему из всех магов, как полагал Бруно, — страдать и умирать, чтобы отправиться в преисподнюю и освободить нас от смерти: не родителя и не ребенка, по одной лишь скорбной просьбе, но всех нас?). В иные времена и в иных странах нужно было не мучиться и не умирать, но отвергнуть себя и превратиться в зверя; почему в зверя? Потому что звери не умирают: умирают волки, но сударь мой Волк никогда, он рожден не для смерти. А когда приходит новое время и к мертвым уже не сойти в животном обличье, остаются те, кто способен, засыпая в своей постели, посылать наружу дух свой в образе зверя или верхом на звере. А когда и это время прошло, наша память сохранила такую возможность, дарованную иным из нас.

Жан Боден, желавший отловить и сжечь всех ведьм, всех, кто оборачивался зверями или верил, что оборачивается, — всех, вступавших в запретные и недозволенные сношения с мертвыми, — в сущности, был современным человеком, человеком грядущей эпохи: он не давал миру соскользнуть в прежние времена, когда люди могли пребывать в двух местах одновременно, Стрелец стоял на горизонте ^{291} и двери были еще открыты; он боролся со старым миром, вечным врагом рационализма, который пытается если не покончить с ним, то оторваться от него навсегда. Отгородиться или откреститься от его. Трезвомыслящие люди вроде Бодена, католики и протестанты, борцы с фантазмами, сообща оттеснили тьму, нарушили вековое перемирие между Церковью и язычниками, заключенное и с древними философами, и с древними богами, малыми богами повседневности, и с мертвыми, возвестителями и помощниками. Более этому не бывать, сказали Боден, Кальвин, Мерсенн. ^{292}

  122