Из плотской сферы существования человеков – наружу.
Там, где взрослый погибнет, дитя приспособится.
Со средней дочерью врач Бурзой дошел до части четвертой, «Утрата добытого». Девочка все чаще сидела без движения, глядя в стену. Если старшая предпочитала берег моря, средняя облюбовала внутренний дворик, у входа в дормиторий. Тонкие губы змеились полуулыбкой, глаза напоминали взгляд статуи. Нарушить ее покой означало совершить святотатство. Ребенок почти ничего не ел. Бурзой заметил: что-то творится со временем. Друзья, приезжая с продуктами, говорили странное. Дни превращались в недели; утро становилось вечером. Врач вспомнил своего отца: последователь зурванитской ереси, старый солдат верил в Зурвана-Изначального, Божество Времени. Зурваниты что-то утверждали о Разделении Трех Потоков…
Бурзой не сумел вспомнить, что именно утверждали зурваниты.
Девочку укусила змея.
И в скалах стало две могилы.
Забирая из Ктесифона младшую дочь, Змеиный Царь узнал, что в прошлом месяце овдовел. Известие не удивило его. Сейчас уже ничто не могло вызвать в Бурзое чувство удивления. Спокойный и молчаливый, он передал дом двоюродному брату, велев вести дела от его имени. После чего вернулся в обитель, которую давно звал про себя богадельней. Он знал, что делает. Он делал то, что знал. И старался не задумываться о лишних вещах.
Трудно ли?.. нет, не трудно.
Легко.
Однажды Бурзой подошел к нише в базилике: именно эту апсиду облюбовала его последняя дочь. Тихо присев рядом, начал читать книгу. Часть пятая, заключительная, «Безрассудные поступки». Закончив, попытался коснуться ребенка рукой. И не смог. Пальцы натыкались на прозрачную, непроницаемую стену. Ребенка больше не было здесь. Связанный нашел выход наружу. Бабочка расправила крылья. Узник вырвался. Пленник сбежал. И тайное знание пело в Бурзое – потому что наконец возникла поддержка чуду.
Теперь Обряд начнет работать.
LXXXII
Фитиль лампады дрожал, глядя, как человек говорит с тенью.
Монах – с врачом.
Настоящее – с прошлым.
– И ты выпил яд?
«Да. Откуда ты знаешь, что я воспользовался именно ядом?»
– Знаю. На твоем месте я бы тоже предпочел отраву. А мы похожи. Нож, пропасть, веревка – не для нас. Но я не знаю другого. Почему ты решил умереть? Ужаснулся содеянному?!
«Нет. Я сделал великое дело. Но я был первым зодчим Столпа. И первым ощутил на себе последствия. Понял: друзья на этот раз не сумеют найти нас, чтобы передать еду. Увидел тайный смысл дверей, любая из которых отныне вела в богадельню. Проник в мысли себе подобных, открыв их, словно книгу. И выпил яд, стараясь исчезнуть раньше, чем мой путь станет доступен другим во всей его полноте. Чтобы иные переводчики не проникли в мои мысли. Не повторили сделанное мной. Я ушел, пряча в смерти часть знания. Иначе мое со-знание открылось бы им в свою очередь».
– Почему? Что ты хотел скрыть?!
«Ты видел прежний Вавилонский Столп?»
– Видел.
«Тогда ты поймешь. Для его строителей, кем бы они ни являлись, создание детей-опор не было чем-то особенным. Обычное действие. Как для нас – закладка фундамента. Я сделал из дочери искусственное божество: Ахура-Спэнта, „Обладающую Силой“, – чтобы смешной и нелепый Обряд превратился в реальность. Но любой успех можно повторить. Или хуже – превзойти. Строители Столпа поступали именно так. Заблуждаясь в стремлении к лучшему. Плодя „Обладающих Силой“ без счета. Для разных целей. Для поддержки разных этажей. Балконов. Колоннад. Для осуществления разных чудес. Столп начал превращаться в дом… дворец… чудовищное смешение элементов. Целое стало исчезать за бесчисленными частностями. Ревнители частностей все хуже понимали друг друга… Когда количество поддерживающих канатов превысило допустимое… когда кони в упряжке рванули в разные стороны…»
– Столп рухнул.
«Да. Великое разделение языков. Единый праязык, ударясь оземь, брызнул осколками. После катастрофы выжившие пытались повторить, воссоздать Столп. Кастовое общество индусов, например. Идеи Платона. Кое-что из учения Зороастра. Но у них ничего не вышло. Требовался Обряд, погребенный и утерянный под лавиной времени инструмент. Способ разделения psyche и physis».
– Я кощунствую, слушая тебя. Горе мне. Продолжай.
«А еще недопустимо было творить Ахура-Спэнта, обладающих личностями: это снова и снова влекло за собой противоречие разрушения. Я оказался прав: высвободив творческую силу невинного ребенка, но лишив ее осознания себя. Нужна слепая мощь. Безличная поддержка. Безразличная рука в небе. Одна рука».