Мы провели несколько следующих дней, превращая Ясмин в мальчика. Мы сказали портному, куаферу и сапожникам, что готовимся к большому карнавалу, и те зашлись энтузиазмом. Просто удивительно, что делает с лицом хороший парик. С момента, когда косметика была стерта, а парик надет, Ясмин превратилась в мужчину. Мы выбрали чуть женственные светло-серые брюки, голубую рубашку, синий галстук, шелковую жилетку в цветочек и бежевую куртку. Ботинки были спортивного типа, коричнево-белые, а мягкая, табачного цвета шляпа имела широченные поля. Гордые изгибы грудей мы замаскировали, туго перебинтовав ее широким толстым бинтом. Для маскировки голоса я научил ее говорить мягким шепотком, и я же тщательно прорепетировал, что она скажет Селесте, когда та откроет дверь, и что мсье Прусту, когда предстанет пред его не очень светлыми очами.
Через неделю все было готово. Ясмин так мне и не сказала, как намерена поступить, чтобы не дать инвертировать себя в истинно прустовской манере. Да я ее больше и не расспрашивал. Я был счастлив уже тем, что она согласилась взять его на себя.
Мы решили, что она явится на рю Лоран-Пише в семь часов вечера — к этому моменту жертва уже три часа как встанет. Я сам помогал Ясмин одеться; парик был просто прелесть: бронзовато-золотистые волосы чуть длиннее принятого, немного вьющиеся на концах. В сочетании с серыми брюками, жилеткой в цветочек и бежевой курткой он превращал ее в несколько женственного, но потрясающе красивого парня.
— Ни один пидор, — сказал я, — не устоит перед соблазном отодрать такого красавца.
Ясмин улыбнулась, но ничего не сказала.
— Постой, постой, — озарило вдруг меня, — кое-чего тут не хватает. Твои брюки определенно пустые, и это выдаст тебя с головой.
На столе стояла вазочка с фруктами, подарок от заведения. Я подобрал небольшой банан, Ясмин приспустила брюки, и мы прилепили банан лейкопластырем к верхней внутренней части ее бедра. Когда она вновь натянула брюки, эффект был просто потрясающий: однозначная дразнящая выпуклость, точно на правильном месте.
— Он это увидит, — сказал я, — и уже ополоумеет.
18
Мы спустились вниз и сели в машину. Я доехал до рю Лоран-Пише и затормозил за двадцать ярдов от дома номер восемь на другой стороне улицы. Мы внимательно осмотрели дом, это было большое каменное здание с черной парадной дверью.
— Вперед, и удачи, — сказал я. — Он на втором этаже.
Ясмин вышла на тротуар.
— С этим бананом что-то неудобно, — повернулась она ко мне.
— Вот теперь ты знаешь, каково нам, мужчинам, — ответил я немного злорадно.
Ясмин засунула руки в карманы и направилась к дому. Я увидел, как она подергала ручку. Дверь оказалась незапертой — видимо, потому, что дом был разделен на отдельные квартиры. Ясмин открыла дверь и вошла.
Я устроился в машине поудобнее и приготовился ждать. Я, фельдмаршал, сделал все возможные приготовления к битве, остальное уж зависело от солдата, от Ясмин. Она была прекрасно вооружена. У нее имелась двойная доза (мы все-таки порешили на двойной) жучиного порошка и длинная шляпная булавка, острый конец которой все еще хранил следы засохшей испанской королевской крови (Ясмин отказалась их стирать).
Это был теплый, чуть пасмурный августовский вечер. В брезентовой крыше моего синего «ситроена-торпедо» не было необходимости, и я ее сложил. Сиденье было вполне удобное, но я чувствовал себя слишком беспокойно, чтобы сосредоточиться на книге. Вместо этого я глазел на дом. Я видел большие окна второго этажа, в котором жил мсье Пруст; зеленые бархатные шторы были с обеих сторон отдернуты, но что там делалось внутри, мне все равно не было видно. Я знал, что Ясмин уже где-то там, возможно, в этой самой комнате и как раз в эту самую секунду говорит заученный текст: «Простите меня великодушно, мсье, но я влюблен в ваши романы. Я приехал сюда из Англии только для того, чтобы преклониться перед вашим величием. Возьмите, пожалуйста, эту коробочку конфет… они очень вкусные… вы не против, если я тоже возьму… а это для вас…»
Я прождал уже двадцать минут. Тридцать минут. Я все время поглядывал на часы. Судя по отношению Ясмин к «этому маленькому пидору», как она его называла, не ожидалось никакой последующей беседы tête à tête, как то было с Ренуаром и Моне. Предстоял, по моему разумению, весьма краткий и, возможно, болезненный для великого писателя визит.