Джек готов был поклясться, что Милли обдумывает, как бы ей отреагировать на слово «симпатичный». Джек знал – в ее мире слово «симпатичный» не комплимент, а смертный приговор.
– Знаешь, как девица он симпатичнее, – сказала Милдред Ашхайм, вернувшись к изучению Эммы, на него ей было плевать. Джек подумал, наверное, она решает, что будет лучше – раскрыть тайну или нет.
Тут Мира возьми и скажи:
– Милли, ты просто мне завидуешь, потому что я встретила его первая.
Ну вот мне и конец, подумал Джек. Но его ждал сюрприз. Милдред смерила его испепеляющим взглядом (только затем, чтобы дать ему понять – она ничего не забыла, в том числе и малые размеры его болта), но не сказала сестре ни слова про ту пробу. Взгляд был не просто испепеляющий – она подчеркивала, что на нее Джек произвел самое негативное впечатление и что она не изменила своего вердикта ни на йоту; просто покамест не время вынимать этот козырь из рукава.
– Мира, ради бога, сегодня же оскаровский вечер, надо дать детишкам вволю повеселиться, – сказала Милли.
– Да, нам пора, – заторопилась Эмма.
– Спасибо, – сказал Джек, обращаясь к Милдред Ашхайм.
А та снова уставилась на Эмму, Джеку только рукой помахала. Он думал, она скажет что-нибудь им вслед, так сказать, произведет выстрел в спину, например, «Счастливо, короткоболтовый», но Милли промолчала.
– Помяни мое слово, Милдред, будущее Джека Бернса – целая жизнь из золотых кадров, – услышал Джек голос Миры.
– Может быть, – ответила Милли, – но я все равно говорю, как девица он смазливее.
– Конфетка моя, выкинь этих старых потаскух из головы, они несут чушь, – сказала Джеку Эмма, оказавшись в машине.
Они плыли посреди лимузинного моря. Джек не знал, куда они едут, ему было плевать – пусть корабль ведет Эмма, у нее это отлично получается.
После такой ночи Джек ожидал наутро звонков от всех своих знакомых – даже от тех, кого давно забыл (особенно от тех, кого забыл!). Но на связь вышли немногие. Каролина Вурц, впрочем, позвонила Алисе:
– Пожалуйста, передай Джеку, я считаю, победу заслужил он, а не этот людоед! Подумать только, «Оскар» за каннибализм! Куда мир катится!
Вернувшись домой в Санта-Монику, Джек и Эмма нашли на автоответчике единственное сообщение – от мистера Рэмзи. Тот просто проорал:
– Джееееек Бееееернс!
И все. Но Джек был доволен.
Старые друзья по борьбе тоже объявились, но не так быстро. В письме от тренера Клума значилось: «Джек, ты был прав. Борцовские уши на девице не смотрятся». Тренеры Хадсон и Шапиро тоже поздравили Джека. Хадсон выразил надежду, что Джек не принимает женские гормоны и что его груди – накладные, а не имплантированные. Шапиро интересовался, что сталось с красавицей-славянкой, чье имя он забыл, – он надеялся увидеть ее по телевизору на оскаровской церемонии, но ее не показали.
Он, конечно, имел в виду Клаудию, но Джек ничего не знал о ней. Она не вышла на связь, как и Ной Розен (впрочем, Джек и не рассчитывал получить от него весточку). Ни звука и от Мишель Махер. Она пропала, будто не было, – Герман Кастро знал, что она поступила на медицинский, но потерял ее еще в университете. Сам Герман, конечно, написал Джеку – всего одну строчку: «Поздравляю, амиго, ты пробился в финал».
Вот именно, точно так Джек себя и чувствовал – что играл в финале, но проиграл вчистую. Он не мог предсказать, будут у него еще финалы или нет; кто знает, может быть, тот день был первым и последним.
Да, и «Терминатор-2: Судный день», и «Голый пистолет-2½: Запах страха» собрали куда большую кассу, чем «Чинно-благородно», но благодаря этому «мелкому» фильму и номинации на «Оскар» Джека стали узнавать в лицо – причем все сразу. Узнавать и как мужчину, и как женщину – все же чаще как мужчину, Джек не собирался ходить на приемы в женском платье. Отныне он был знаменитость.
Эмма приняла самые решительные меры, чтобы Джек извлек из этого нового статуса максимум выгоды. Она заставила Джека говорить, что он «пишет», – хотя, разумеется, он и не думал ничего писать.
– В подробности входить не надо. Просто говори, что ты все время пишешь.
Эта фраза превратилась для Джека в верное средство завершить беседу с любым журналистом. Звучала она несколько угрожающе, словно бы он готовил что-то жутко разоблачительное. Но кого или что он собирается разоблачать, вот в чем вопрос!
– Этой фразой ты напускаешь туман, окутываешь себя ореолом таинственности, – объясняла Эмма. – Ты и так ассоциируешься с жанром «нуар», поэтому стоит немного сгустить краски, тобой будут только больше интересоваться.