159 
– Мы хотим оформить всех докторишек! – бормотал он, с сожалением оглядываясь на больницу, взятую в осаду. Нерешительность парижан раздражала великана. Содрав с фонаря листовку о «врачах-отравителях», он прихватил ее на память. – Всех-всех! Мы хотим сломать их стальные пилки! Зачем идти дальше? Бей врачей – нам очень нравится…
Замыкал процессию китаец. Помахивая тросточкой, он шел молча, не интересуясь ничем. Будь Чжоу Чжу беспечен или радостен, он мог бы ввергнуть случайного зрителя в ужас. Нет, дело обстояло хуже – он был равнодушен. Происходящее не пугало его, но и не доставляло удовольствия. Генерал, следящий за ходом баталии, продуманной наперед, а главное, чужой; химик, наблюдающий многократно изученный процесс; сын Поднебесной, где знают, как во благо державы сжигать излишек населения в топках войн, голода или болезней – сегодня генерал Чжоу рассчитался по долгам.
И собирался одолжить еще раз.
У решетки, отделявшей от улицы дом, где жил Николя Карно, барон фон Книгге остановился. Тонкие пальцы взялись за прут с вензелями; сорвали крупный, кожистый лист плюща, густо обвившего решетку. Не боясь испортить перчатку, Эминент растер лист и с наслаждением вдохнул запах муската, характерный для этого растения. Свежий аромат был глотком свободы – свободы от дыма, окутавшего двор сизой пеленой.
Люди в серо-черных одеждах жгли имущество умершего от холеры инженера. Ближе к липам, высаженным у флигеля, горела мебель. Два дивана, гора стульев с поломанными ножками, комплект новеньких кресел. Толстяк-шкаф лежал на боку, распахнув дверцы с разбитыми стеклами. Из чрева вывалилась требуха книг и подшивки научных журналов. Их не потрудились сложить отдельно, пустив Корнеля и «Revue de Philosophie» на растопку.
Огонь, утомясь, лениво облизывал добычу.
Сбоку от крыльца факельщики поджигали одежду. Фраки, панталоны, обувь; шляпы, пальто… Весело занялась груда носовых платков. Полыхнули сорочки. Две сюртучные пары чернели, рассыпаясь прахом. Мундиры гореть не хотели. Военная форма боролась до последнего, но силы были неравны. Лишь гвардейцы-сапоги держались, споря с пламенем.
– Красота! – хохотнул Бейтс и умолк, с опаской косясь на патрона.
Эминент прижался к решетке лбом, глядя на пожарище. Выходку Бейтса он не заметил, поглощен зрелищем. Глаза фон Книгге слезились от дыма, во рту копилась горькая слюна. Клок пепла мотыльком сел на лацкан сюртука, безнадежно испачкав ткань. Взгляд барона был устремлен туда, где скромным костерком горели бумаги Карно.
Записи. Тетради. Блокноты.
– Милейший! – жестом он подозвал одного из факельщиков. – Подайте мне вон ту записную книжку.
– Извините, сударь. Мне велено сжечь все дотла.
– Я верну ее вам через минуту.
– Заразы не боитесь?
– Нет. Вот вам пять франков за услугу.
– Ну и правильно, – согласился факельщик. От веселого детины разило перегаром, забивая даже вонь паленого. – Все помрем, рано или поздно. Держите, сударь…
Взяв записную книжку, Эминент раскрыл ее наугад.
«Если когда-нибудь улучшения тепловой машины пойдут настолько далеко, что сделают дешевой ее установку и использование, то она соединит в себе все желательные качества и будет играть в промышленности такую роль, всю величину которой трудно предвидеть…»
– Что там? – спросил факельщик, не спеша вернуться к работе.
– Глупости. Разные глупости.
– Ага, я так и думал.
«Тепловая машина производит работу не за счет поглощения тепла, а благодаря передаче тепла от горячего тела к холодному. Здесь мы усматриваем аналогию с водяной мельницей, использующей механическую энергию воды, падающей с более высокого уровня на более низкий…»[66]
С брезгливостью человека, вынужденного прикоснуться к слизняку, Эминент отбросил книжку за решетку, под ноги факельщику. Тот не спешил вернуть костру его добычу, радуясь возможности отвлечься от противной работы.
– А вот еще, – детина выдрал лист из альбома, обшитого кожей, и сунул его приятному, интересующемуся наукой, а главное, не боящемуся холеры господину. – Не желаете взглянуть? Еще пять франков, и хоть все перечитайте…
Бросив факельщику монету, Эминент взял лист. Две трети пространства занимали какие-то чертежи. В нижнем углу чернели краткие заметки. Беглый, неразборчивый почерк:
«1-й этап: поршень сжимает воздух в цилиндре. Рост давл. и темп. (до уровня воспламен. горюч.). Подача горючего: в конце сжатия; воспламен. без внешнего зажиг. Часть обрат. движ. поршня – при пост. температуре…»[67]
66
Записная книжка Карно уцелеет. В ней формулируется Первое начало термодинамики – и, фактически, Второе. Его, не зная об этих записях Карно, заново сформулируют через восемнадцать лет Клаузиус и Томпсон. Основываясь на нем, Клаузиус выскажет мысль о тепловой смерти Вселенной, как замкнутой системы.
67
Через шестьдесят лет эта идея воплотится в двигателе Р. Дизеля.
159 
