— Теперь он твой папа.
— Нет.
— Ступай домой.
— Не пойду.
Мауси растерянно скрестила на груди пухлые руки.
— Да как ты вообще сюда добралась?
— Пешком.
— Вот и обратно ступай пешком.
— Ноги болят.
Ее лаковые туфли были покрыты трещинами, короткие носки сношены на пятках до дыр — смотреть жутко.
— А как домой дойдешь, еще больнее будет.
Глаза девочки превратились в щелки.
— Бочка толстая, — бросила она.
Тут Мауси решилась, подошла и схватила девочку за меховой воротник. Протащила ее по веранде, по ступенькам и к подъездной дорожке. Пирс и Бёрд (по распоряжению сестры Мэри Филомелы выносившие из бунгало мусор) заметили эту стычку и тоже стали наблюдать. Мауси поставила девочку на дорожку, лицом к шоссе, и подтолкнула. Девочка, опустив голову, сделала несколько шажков вниз, но, стоило Мауси отвернуться, как она двинулась обратно.
— Иди прочь!
Делая вид, что подбирает камень, Мауси схватила комок земли: точно так же Сэм учил детей отпугивать чужих собак. Это подействовало: девочка развернулась и пошла под горку, хоть и без особой спешки. Может, она, как собака, привыкла, что в нее швыряются камнями.
Мауси оглянулась и заметила три пары удивленных глаз.
— Нечего ей здесь делать, — сказала она. — Вот ведь дикая. — И ничего к этому не добавила.
В тот день Пирс с Хильди снова видели издали эту девочку, которая все же не послушалась Мауси. Однажды они заметили ее в придорожных зарослях у подножия холма, она вроде бы высматривала пустые бутылки — Олифанты тоже их иногда сдавали. Позднее ее видела Хильди за курятником, выше по косогору; она что-то ела, вероятно конфету, купленную на бутылочные деньги.
Не сговариваясь, они ничего не сказали об этом Мауси.
Перед сном Пирс в пижаме пошел в ванную, чтобы, как научил их Сэм на случай мороза, немного отвернуть кран. Замысел заключался в том, чтобы из крана текла тонюсенькая струйка, но не капли — их дробь помешала бы сну. Проделывая эту сложную, но необходимую операцию, он сначала заметил и лишь потом распознал в окне лицо, а вернее, его половину, от носа и выше. Удивленно вскрикнув, он вгляделся: лицо скрылось.
Пирс знал, кто это.
— Что будем делать? — спросил он девочек.
— А если она замерзнет? — предположила Хильди.
Они сидели на кровати Бёрд и, не без причины, разговаривали шепотом.
— Мауси ее не впустит, — сказала Бёрд.
— Может, впустит, если попросить.
— Нет, — мотнула головой Хильди.
Все трое одновременно подняли взгляд, потому что девочка, о которой шла речь, смотрела в окно спальни.
Хильди приблизилась к окну и негромко проговорила через стекло: «Иди вниз, к черному ходу». Она несколько раз указала пальцем в дальний конец бунгало. В сопровождении Пирса и Бёрд она отправилась через холл и темную классную комнату на застекленную террасу и открыла дверь.
В доме девочка показалась больше, чем снаружи; едва она вошла, как они поняли, что, пригласив ее, совершили нечто из ряда вон выходящее, чуть ли не беззаконное, словно поселили у себя, на правах домашнего животного, одну из полудиких взъерошенных собак, что жили в балке. Они застыли, глядя во все глаза и вдыхая запах промерзшей шерсти и девочки. Потом Бёрд вспомнила о требованиях вежливости и задала официальный вопрос, с которого всегда начинаются детские переговоры:
— Как тебя зовут?
— Бобби.
Хильди, в ночной рубашке, задрожала от холода, Бобби тоже тряслась, словно сейчас, в теплом бунгало, могла уже дать себе волю, поддаться слабости, колени ее ходили ходуном, дрожь добралась и до подбородка.
— Давай сюда, — сказала Хильди, и они, слегка направляя девочку, точно слепую, провели ее через классную комнату и холл в спальню Пирса, где было теплее всего.
— Это ваш дом?
— Наша часть дома.
— А где живет Мауси?
— В другой части.
Девочка перестала трястись и осторожно осмотрелась, плотно обхватив себя руками, словно ожидала пинка в живот.
— Ух, — выдохнула она.
— Нас, наверное, зовут одинаково, — сказала Бёрд. — Роберта. Это полное имя, а обычно меня зовут Бёрд.
— Не-а, я просто Бобби. Больше никак.
Это было не многим лучше, чем Мауси.
— Не могли же тебя назвать Бобби при крещении, — мягко возразила Бёрд. — Это не настоящее имя.