126 
– Хватит нести бред!
– Я имею в виду, что часто там гулял: нам было там так спокойно. Бруно и мне. Даже когда дела не складывались, я шел туда, и на душе становилось легче: это такое мирное, красивое место: мы оба его любили. Поэтому я и предложил. Ей-богу, я совсем забыл. О том, что там мертвецы.
– И что мы, по-вашему, должны там делать? Сидя на надгробиях, вспоминать старые времена? Мистер Бродский, в самом деле, вам нужно было дважды подумать, прежде чем такое предлагать.
– Но нам там очень нравилось. Бруно и мне. Мне казалось, тебе понравится тоже.
– А, понятно. Ваша собака умерла, и вы хотите, чтобы я ее заменила.
– Я ни о чем таком не думал. – Покорная мина на лице Бродского внезапно сменилась вспышкой нетерпения. – Я ни о чем таком не думал, и ты это знаешь. Ты всегда так делала. Час за часом я ломал себе голову, пытаясь изобрести для нас что-то хорошее, а потом ты издевалась и высмеивала мою идею. Если б ее высказал кто-нибудь другой, ты бы восторгалась. Ты всегда так поступала. Как в тот раз, когда я достал для нас кресла в первом ряду на концерте Кобылянского…
– Это было больше тридцати лет тому назад. С какой стати ты сейчас об этом вспомнил?
– Но это тот же случай, один к одному. Я придумывал для нас что-нибудь хорошее, потому что прекрасно знаю: в глубине души ты любишь все необычное. А потом ты меня высмеивала. Быть может, потому, что мои идеи, как с кладбищем, затрагивали твои потаенные чувства и ты понимала, что я тебя раскусил. И ты делала вид…
– Чушь! Не понимаю, чего ради мы об этом говорим. Наше время давно прошло, и нам не о чем беседовать, мистер Бродский. Затрагивает идея с кладбищем мои потаенные чувства или нет, я не могу там с вами встретиться, потому что нам нечего обсуждать…
– Я просто хотел объяснить. Почему все так получилось, почему я так себя вел…
– Вы опоздали, мистер Бродский. По меньшей мере на двадцать лет. Кроме того, мне невмоготу еще раз выслушивать эти ваши извинения. Даже и сегодня, уверена, меня от них бросит в дрожь. Многие годы извинения в ваших устах означали не конец, а начало. Начало новых мук и унижений. Почему бы вам не оставить меня в покое? Просто-напросто уже слишком поздно. А еще, с тех пор как вы бросили пить, у вас появились какие-то дикие наряды. Что это за одежду вы носите?
Бродский помедлил, потом отозвался:
– Я приобрел то, что мне посоветовали. Люди, которые мне помогали. Я намерен снова стать дирижером. И одеваться должен так, чтобы окружающие видели во мне дирижера.
– Я едва удержалась, чтобы не сказать вам об этом вчера в зоопарке. Это нелепое старое пальто! Кто вам его сосватал? Мистер Хоффман? Право же, вам следовало бы разумнее относиться к своему внешнему виду. Эти люди выряжают вас как пугало, и вы им это позволяете. Ну посмотрите на себя! Что за смехотворный костюм! И вы воображаете, будто он делает вас похожим на музыканта?
Бродский обиженно бросил взгляд на свой костюм, затем произнес:
– Ты состарилась и не разбираешься в современной моде.
– Такова прерогатива старых: критиковать молодежную одежду. Смешно только, что в нее вырядились именно вы. Ей-богу, так не годится, это не ваш стиль. Говоря откровенно, мне кажется, горожане предпочли бы видеть вас одетым так, как несколько месяцев назад. А именно – в живописных лохмотьях.
– Не смейся надо мной. Я не тот, что прежде. Скоро я, наверное, снова буду дирижером. И вот так я сейчас одеваюсь. Когда я смотрелся в зеркало, то думал, что одет как надо. Ты забыла, что в Варшаве я приблизительно так и одевался. Носил галстук-бабочку вроде этого. Ты уже не помнишь.
На секунду взгляд мисс Коллинз погрустнел.
– Конечно, не помню, – отозвалась она. – С какой стати мне помнить? В последующие годы у меня накопилось много куда более интересных впечатлений.
– Твое платье, – произнес Бродский внезапно. – Оно очень хорошее. Очень элегантное. Но туфли… с туфлями, как обычно, беда. Ты никогда не соглашалась с тем, что у тебя толстые лодыжки. Для такой изящной женщины они слишком толстые. И вот, пожалуйста, взгляните! – Он указал на ноги мисс Коллинз.
– Довольно ребячиться. Вы что, вспомнили Варшаву, где вам стоило только сделать замечание – и я перед самым выходом из дома второпях переодевалась с ног до головы? Вы живете прошлым, мистер Бродский! Думаете, ваше мнение о моей обуви меня хоть немного волнует? И не воображайте, что я до сих пор не разгадала вашу хитрость: намеренно приберечь свое замечание на самый конец. Конечно, тогда я в страшной спешке накидывала на себя первое, что попадалось под руку. И только потом, уже в машине или в концертном зале, мне приходило в голову, что тени для век не сочетаются с платьем, а ожерелье несовместимо с туфлями. Но в те дни для меня не было ничего важнее. Жена дирижера! Для меня это было исключительно важно, и вы это знали. Думаете, я не понимаю сегодня, что вы делали тогда? Твердили: «Хорошо, хорошо, очень мило» – до самой последней минуты. Точно так же и сейчас. «Твои туфли – это беда!» Как будто вы в этом разбираетесь! Что вы можете знать о современной моде, если не просыхали последние два десятка лет?
126 
