Особенно,... 
155 
Однажды меня осенила самодовольная мысль: а если я все-таки проникну в преисподнюю и попробую настолько умело настроить души, что они сами со временем смогут изменить это место, сотворить в формах, вдохновленных надеждой, а не безнадежностью. Чтобы преисподняя превратилась в некое подобие сада. Несомненно, на подобную мысль меня вдохновили действия тех избранных миллионов, которые, будучи взяты на небеса, изменили свою часть сего обиталища. А с другой стороны, вдруг это мне не удастся и хаос лишь усугубится? В общем, я не посмел. Я не посмел это сделать из страха перед Богом и боязни, что не сумею осуществить такую мечту.
Во время странствий я размышлял о многих вещах, но не изменил своих взглядов на то, во что верил, чувствовал или о чем говорил Господу. В частых своих мольбах я постоянно твердил Ему, продолжавшему пребывать в молчании, что не перестаю считать, будто Он покинул свое лучшее творение. А когда уставал, я пел Ему гимны. Или молчал. Смотрел, слушал... наблюдал....
Мемнох, страж и хранитель, падший ангел.
Я еще не догадывался, что мой спор с Всемогущим Господом только начинается. Но в какой-то момент я оказался на пути к тем самым долинам, которые впервые посетил во времена оны и где были возведены первые города людей.
Эти места были для меня землей начинаний, ибо, хотя великие народы возникли из множества наций, именно здесь возлег я с дщерями человеческими и узнал о плоти нечто такое, о чем не могу забыть и чего не ведает Сам Господь.
И вот, попав в эти края, я отправился в Иерусалим, который, кстати, находится в шести или семи милях к западу от места, где мы стоим.
Я сразу же узнал время – землей этой управляли римляне, и иудеи страдали от долгого ужасного плена. Племена, верящие в единого Бога, оказались теперь под властью политеистов, не воспринимающих их веру всерьез.
Да и сами монотеисты разделились на группы. Одни иудеи сделались непримиримыми фарисеями, другие – саддукеями, прочие искатели истины объединялись и уходили в пещеры, находящиеся по ту сторону холмов.
Главная особенность, делавшая это время для меня примечательным – то есть действительно выделяющая его из других эпох, – это могущество Римской империи, простершей свои границы дальше любой другой империи Запада, которую мне приходилось когда-либо наблюдать. Правда, римляне почему-то пребывали в неведении относительно Великой Китайской империи, словно та была в ином мире.
Но не только это притягивало меня сюда. Здесь я ощущал неявное присутствие чего-то или кого-то; казалось, этот кто-то взывает ко мне чуть слышно, просит меня прийти, найти его, не успокаиваться в поиске. Возможно, это существо само ходит вокруг меня, искушая, как я искушал тебя. Не знаю.
Итак, я отправился в Иерусалим, прислушиваясь к людским разговорам.
Люди говорили о пророках и святых пустынниках, очищении и воле Господней. Люди спорили о законах. Они вели разговоры о священных книгах и святых традициях. Они говорили о людях, которые крестились в воде, с тем чтобы спастись в глазах Бога.
И еще они говорили о человеке, который принял крещение и после этого удалился в пустыню, ибо в тот миг, когда его коснулись иорданские воды, над ним разверзлись небеса и стал виден Божественный свет.
Разумеется, по всей земле можно услышать подобные истории. И в этой не было ничего необычного, если не считать того, что меня она почему-то заинтересовала. В моих скитаниях по этой стране меня словно бы кто-то направлял, и вскоре путь мой уже лежал на восток от Иерусалима. Мои обостренные ангельские чувства говорили мне, что я нахожусь поблизости от чего-то таинственного, чего-то напоминающего о священном, что не всякому из людей было дано увидеть, и только ангел мог это разглядеть и понять. Разум мой спорил с чувствами, отвергал их, и все же я дальше и дальше углублялся в пустыню, бескрылый и невидимый в этом пекле.
Мемнох увлек меня за собой, и мы ступили на песок, к счастью оказавшийся не таким глубоким, как я себе представлял, но зато горячим и полным мелких камешков. Мы шли по каньонам, взбирались на откосы и наконец оказались в небольшой низине с высящейся грудой камней посередине. Эти камни, похоже, собраны были здесь неспроста – приносили их появлявшиеся здесь время от времени люди. Выбор этого места был столь же естественным, как и других мест, где мы раньше останавливались подолгу.
А камни были просто вехой в пустыне или, возможно, напоминанием о чем-то.
155 
