ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Алая роза Анжу

Зря потраченное время. Изложение исторического тексто. Не мое. >>>>>

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>

Заблудший ангел

Однозначно, советую читать!!!! Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... >>>>>

Наивная плоть

Не понимаю восторженных отзывов. Предсказуемо и шаблонно написано >>>>>

Охота на пиранью

Винегрет. Але ні, тут як і в інших, стільки намішано цього "сцикливого нацизму ©" - рашизму у вигляді майонезу,... >>>>>




  137  

— Меня учили, что мир полон знаков, смысл которых более глубок, чем способна постичь наука, посланий, которые мы должны прочитать сердцем.

Он не сводил глаз со звезд и продолжал говорить. Его профиль чернел на фоне неба: прекрасный высокий лоб и выпуклый подбородок — и светящийся нимб непослушных волос. Он казался мне красив, как никогда.

— Мне много раз хотелось написать тебе, — сказал он.

— Но ты писал. В письмах отцу.

— Я имею в виду — непосредственно тебе.

И я повторила:

— Ты писал — в письмах отцу. Разве каждое слово в них не предназначалось мне? Я поняла это, когда читала их.

Я прочла все письма, Виктор. Я знаю обо всех твоих победах.

— Полно! Я еще начинающий. Никаких побед у меня не было. Пока что.

— Скромность и ты несовместимы. Это звучит фальшиво. Когда-нибудь ты будешь великим. Твое имя станет в ряд с именем Ньютона. Надеюсь, я увижу, как это произойдет.

— Но ты не сказала, что ты думаешь о моей сегодняшней демонстрации.

— Тебя волнует мое мнение?

— Твое мнение, Элизабет, волнует меня больше, чем мнение любого из присутствовавших — даже Соссюра.

— Это почему же? Я ведь не одна из твоих светил.

— Знаю, я вел себя несколько высокомерно. Я обнаружил, что когда веду себя так, будто меня не интересует ничье мнение, даже научных светил — а может, даже их мнение, — это помогает мне сосредоточиться. Но я понимаю, что в конце концов должен услышать, как воспринимают мою работу в обществе более широком, чем общество профессоров и докторов. Ты — лучшая в том обществе. Я хотел бы знать, что думаешь ты.

— Буду откровенна, я считаю твою демонстрацию чудовищной.

— Тем не менее ты оставалась до конца — и, если не ошибаюсь, следила за показом с таким же интересом, как все остальные.

— Да. Признаюсь, мне было любопытно. Любопытно узнать, чем ты так сосредоточенно занимался в Ингольштадте. Вижу, ты по-прежнему стремишься создать расу счастливых и прекрасных людей.

— Как претенциозно это звучит!

— Это твои собственные слова.

— Неужели? Я так часто увлекался — когда был мальчишкой.

— То же самое чувствуется и в твоих письмах. Твое честолюбие не стало меньше. Но теперь за ним стоит знание. Молюсь, чтобы ты использовал свое могущество во благо.

— Пока еще моего могущества хватает лишь на пустые фокусы в гостиной, вроде тех, какие ты видела. И которые, как я узнал сегодня, не убеждают скептиков. Ты видела их снисходительность. Они воспринимают меня чуть ли не как студента.

Мы надолго замолчали. От нервного напряжения, от усилий не поддаться, выдержать, ожить и открыть ему свое сердце у меня кружилась голова. В глубокой тишине я ощущала, с каким усилием сдвигаются с места звезды по мере того, как колесо ночи поворачивает на утро. Представляет ли он, как отчаянно борются во мне печаль и любовь, — этот мужчина, который научил меня столь многому из того, что я знаю о печали и о любви?

— Есть вещи, о которых нам надо было бы поговорить, — прервал он наконец молчание.

— Поговорить? Что мы успеем сказать в последнюю ночь перед тем, как ты уедешь неизвестно куда, неизвестно зачем?

— Тебя совершенно не должно волновать, куда и зачем.

Мне хотелось сказать: «О, Виктор! Все твои занятия, чувства, мечты, твои страдания и радости — все меня волнует. Что есть у меня в жизни, кроме тебя?» Но я прикусила язык, не позволила этим словам сорваться с губ, а вместо этого сказала:

— Нам всей жизни не хватит для разговора, не то что этих несчастных нескольких часов, оставшихся у тебя после разговора с отцом о деньгах. Этого времени хватит разве на то, чтобы тебе притвориться раскаявшимся, а мне изобразить прощение.

— У меня в мыслях не было раскаиваться.

— Тогда, возможно, мне — раскаиваться, а тебе — прощать. Меня часто мучает мысль, что я плохо повлияла на твою жизнь и моя озлобленность угнетала тебя. Думаю, многое из того, что ты совершил, продиктовано желанием оправдать себя в моих глазах.

— Я вернусь через несколько месяцев, надеюсь на это. К тому времени выяснится, что меня ждет: провал или успех. Тогда ты узнаешь все. Обещаю. Согласна ли ты ждать?

— Разве у меня есть выбор? Куда я, старая дева, денусь? Пойду куда глаза глядят — искать удачи? Что мне еще остается, кроме как жить там, где у меня есть крыша над головой? Я или дочь при отце, или жена при муже. Или, может, мне уйти в лес и жить с дикими зверями? Прости, больше не буду, а то ты подумаешь, что это во мне говорит жалость к себе.

  137