68 
Я ничего не поняла.
— Для чего нужно все так запутывать?
— Потому что это тайное искусство. Адепты не хотят, чтобы профаны знали о Делании. То, что они увидели, — не для всех глаз.
— Что они увидели?
— Великие видения. Видения, которые кого-то свели бы с ума. То, что делают адепты, сходно с работой Бога. Но если это делается с нечистыми намерениями, результатом будет зло.
— Матушка говорит, ты изучал книгу, пока был в Тононе.
— Это было самое чудесное из всех моих занятий там! Я не представлял, что мир может быть столь безгранично таинственным. Элизабет, душа моя была в таком восторге! Как если бы мне вот-вот должны были открыться глубочайшие тайны Природы. Понимаешь ли ты, что содержится в этих книгах? Тайны тайн внутри тайн. Вся сокрытая работа космоса. Надо лишь научиться понимать истинный смысл этих рисунков.
В этот момент он был охвачен тем же неистовым порывом, который поразил меня тогда в горах, когда он смотрел на полыхающие молнии. Только сейчас молния, казалось, полыхала в его уме, и это испугало меня еще больше.
— Ты можешь научить меня понимать то, что ты понял?
— Не только могу, но обязан! Ты должна быть во всем рядом со мной, как мое второе «я», близнец женского пола. Ты должна помочь мне узнать то, что я хочу узнать. Мы брат и сестра в этом приключении. Мы будем учить друг друга.
При этих словах моя тревога исчезла, как от прикосновения волшебной палочки. Вместо боязни меня переполнили восторг и надежда. Я больше не страшилась предстоящего, и прежде всего — одержимости, которую видела в Викторе. Только одна восторженная мысль билась у меня в голове: Виктор хочет, чтобы я разделила его страстное увлечение! Это приключение будет нашим общим приключением! О, я буду отважной ради него, я пойду на все, чего он ни захочет, не испугаюсь. Мне так хотелось обнять его, обнять не как сестра. Но я вспомнила обещание, данное матушке. И неожиданно поняла, что невидимый барьер, который она воздвигла между нами, лишь усилил желание, вспыхнувшее во мне. Необходимость изображать ледяное равнодушие еще больше разжигала пылавший во мне огонь, словно моя сдержанность была ему пищей. Хотя я не сознавала этого, но начало моих уроков ознаменовало новую степень любви.
В ту ночь, когда матушка показала мне «Книгу Розы», я стала вести дневник, понимая, сколь важно описать шаг за шагом приключение, которое мне предстоит.
Я ступила в темный лес, где мало кто бывал до меня. Матушка направляет меня, и я следую за ней, держась за шелковую нить; перед нами нет торных тропинок; я могу следовать лишь туда, куда она ведет меня. Мы углубляемся в страну, где, такое впечатление, будто никогда не светило солнце. Я едва различаю фигуру матушки, движущуюся впереди меня среди деревьев. А если вдруг нить выскользнет?!
Мне страшно!..
Мне страшно!..
Часть вторая
Примечание редактора
Признаюсь, что приступаю к этой части воспоминаний с сильнейшим трепетом. Ничто не требует такого внимания, как роковой эпизод химической женитьбы, ибо это злоключение и предопределило трагедию Элизабет Франкенштейн. По этой причине я много времени посвятил изучению необычайного ритуала в попытке понять, в чем его смысл и каковы обряды. В то же время ничто не могло быть отвратительней с точки зрения общепринятой порядочности, чем роль, которую Элизабет Франкенштейн сыграла в этом эпизоде своей жизни и которую она описывает на страницах своих мемуаров. Пожалуй, можно простить откровенность ее рассказа, если вспомнить, что ее мемуары, в конце концов, предназначались для глаз единственного читателя и что этот человек, как будущий супруг, участвовал в ритуалах. Как бы то ни было, прошу снисходительности читателя, ежели в данном случае во имя исполнения моего долга как издателя позволю себе более беспристрастное, чем всегда, отношение к оригиналу.
Темнота и расплывчатость системы взглядов, унаследованной нами под именем алхимии, во всех отношениях вызывает не большее отторжение у цивилизованных людей, нежели ее эротический символизм. Рисунки, иллюстрирующие алхимические тексты, носят откровенно сексуальный характер. Нигде это не проявилось так ярко, как в двух фолиантах, которые я получил от мадам Ребюфа у могилы Франсины Дюпен. Не имей я редкостной возможности познакомиться с томами, известными как «Книга Розы» и «Лавандовая книга», я никогда не смог бы проникнуть в смысл многих темных мест «Воспоминаний». Эти книги полностью проясняют то, о чем Элизабет Франкенштейн в своих «Воспоминаниях» упоминает лишь смутно или мимоходом, а то и посредством тайных символов, понятных ей и ее fiancee. Я вовек не догадался бы, что в точности означают ее туманные ссылки на такие обряды, как «Спящий император» или «Кормление львов», если бы не нашел объяснения в упомянутых книгах.
68 
