Глава 28

День благодарения в этом году был омрачен отсутствием Виктории, и Оливия молча тосковала по сестре. Впервые за много лет они не были вместе.

За ужином Эдвард произнес молитву, но настроение у всех оставалось подавленным: каждый думал о прошлых временах и о потере любимых. Единственное, что хоть немного радовало, это ожидаемое появление младенца. Джефф, правда, немного смущался, но тоже считал, что новый брат или сестричка – совсем неплохо.

Беременность Оливии стала более заметной, несмотря на то что она старательно выбирала туалеты. К январю она не сможет больше показываться в обществе, разве что перед самыми близкими друзьями или на обедах в узком кругу. Ребенок, похоже, необычайно велик, и Оливия втайне надеялась, что будут близнецы, хотя доктор так не считал. Когда она поделилась своими соображениями с Чарлзом, тот закатил глаза и стал уверять, что пока он к такому не готов.

– Может, в следующий раз? – умоляюще заныл он. Но пока жена, в отличие от Сьюзен в таком же положении, прекрасно себя чувствовала и, несмотря на былую нелюбовь к младенцам, сейчас, казалось, только и мечтала о своем ребенке. Она даже не упоминала о том, как боится, подобно матери, умереть в родах. Она больше ничего не опасалась и была совершенно счастлива. Однако, когда Чарлз заикнулся, что одного ребенка мало, жена ответила, что все зависит от него, и он понял: если она откажется снова родить, он смирится и не попросит о большем. Сама же мысль о близнецах отчего-то вывела его из равновесия.

***

Зима тысяча девятьсот пятнадцатого года стала одной из самых тяжелых в истории Первой мировой войны. Обе стороны укрепляли позиции, готовясь к новым битвам. Подвозили боеприпасы, прибывало пополнение, а обстрелянные солдаты сидели в насквозь промерзших окопах, пытаясь хотя бы немного отдохнуть и отрешиться от мрачных мыслей. Газовые атаки продолжались. К ноябрю Эдуар вернулся из Артуа и заверил Викторию, что пока больше никуда не поедет. Она совсем перебралась к нему, и, хотя всему лагерю было известно об их романе, окружающие относились к влюбленным с нескрываемой симпатией. Офицеры, соседи Эдуара, старались почаще оставлять их одних.

Как-то вечером Виктория весело смеялась, готовя в старой печи крохотную жалкую птичку.

– Нечего издеваться. Это перепелка, – уверял вечный оптимист Эдуар.

– Ну уж нет, – убежденно заявила Виктория, – это воробей. Посмотри, не больше мыши!

– Ничего ты не понимаешь, – проворчал Эдуар, целуя ее и прижимая к себе. Он только что съездил в соседний Верден на два дня и истосковался по Виктории. Больше он не может без нее. И не отпустит домой. Он уже несколько раз пытался уговорить ее жить в Париже вместе с ним после откровенного разговора с Чарлзом и сестрой. Оба они в одинаковом положении. Не могут пожениться, пока ситуация не изменится, и поэтому лучше, вероятно, укрыться в его замке, не слышать возмущенных голосов и ехидных сплетен.

– И возможно, когда нынешняя баронесса умрет или даст мне развод, я сделаю из тебя честную женщину.

– Я и сейчас честная женщина, – упрямо возражала Виктория.

– Да? А кто заставил свою бедную сестру притвориться чужой женой? Чей муж находится в блаженном неведении относительно того, где его супруга?

У Виктории хватило совести покраснеть. Никто в Шалоне-на-Марне не мог понять, почему Эдуар зовет ее Викторией. Все считали это шуткой влюбленных, а Виктория ничего не объясняла.

В эту ночь за скудным ужином Виктория объяснила, что в Америке сегодня День благодарения.

– Помню этот праздник еще с гарвардских времен, – ностальгически вздохнул Эдуар. – Полно вкусной еды, и все такие добрые и милые… Хотелось бы мне как-нибудь познакомиться с твоим отцом, когда все это кончится.

Но никто, ни один человек не мог предсказать эту счастливую дату. Война казалась бесконечной.

– Ты ему понравишься, – пробормотала Виктория, вгрызаясь в яблоко. Это был самый скромный праздничный ужин в ее жизни, но самый радостный. И она старалась не думать о сестре, потому что только с Эдуаром обрела настоящую жизнь. С Чарлзом она влачила жалкое существование.

– Интересно, что ты запоешь, когда увидишь Оливию, – фыркнула она.

– Не нужно, я боюсь. Сама мысль о том, что таких, как ты, двое, меня ужасает, – запросил он пощады.

  139