— И все это только для того, чтобы получить власть над толпой фермеров и крестьян?
Тиффани повернулась и пнула стул с такой силой, что сломала ему ножку. Аннаграмма быстро попятилась.
— Почему ты это сделала?
— Ты умная — догадайся!
— Ох, я забыла… Твой отец пастух…
— Отлично! Ты вспомнила! — Тиффани помедлила. Уверенность начала овладевать ею, с позволения Третьего Помысла. Внезапно она узнала про Аннаграмму все.
— А твой отец? — спросила она.
— Что? — Аннаграмма инстинктивно выпрямилась. — О, он владелец нескольких ферм…
— Лгунья!
— Ну, его можно назвать фермером… — поправилась Аннаграмма, начиная нервничать.
— Лгунья!
Аннаграмма отступила.
— Как ты смеешь разговаривать со мной так, как будто…
— Как ты смеешь лгать мне!
В наступившей тишине Тиффани ясно слышала все звуки — тихое потрескивание дров в печке, шуршание мыши в подвале, свое собственное дыхание, ревушее, как море в узком проходе…
— Он батрачит на ферме, понятно? — быстро проговорила Аннаграмма и ужаснулась собственным словам. — У нас нет земли, у нас даже коттеджа нет. Вот правда, если тебе так хочется. Счастлива?
— Нет. Но спасибо тебе, — сказала Тиффани.
— Ты собираешься всем рассказать?
— Нет. Это не имеет никакого значения. Матушка Ветровоск хочет, чтобы ты все напортила, понимаешь? Она ничего не имеет против тебя… — Тиффани запнулась. — Ну, не больше, чем против всех. Она только хочет, чтобы люди увидели, что ведовство миссис Иервиг не годится. Как это на нее похоже! Она ни слова не сказала против тебя, она только позволила тебе получить именно то, что ты хотела, и все пошло прахом. Ты хотела коттедж. И ты все портишь.
— Мне только нужен денек-другой, чтобы во всем разобраться…
— С какой стати? Ты ведьма, живущая в коттедже. Ты должна все это уметь! Зачем было браться, если не умеешь?
Предполагается, что ты все это умеешь, пастушка! Зачем было браться, если нет?
— Так ты не собираешься мне помочь? — Аннаграмма глянула на Тиффани, и затем выражение ее лица немного смягчилось, что было так непохоже на нее, и она спросила: — С тобой все в порядке?
Ты должна все это уметь, пастушка! Зачем было браться, если не умеешь?
— Так ты не хочешь мне помочь? — Аннаграмма глянула на Тиффани, и затем лицо ее немного смягчилось, что было так непохоже на нее, и она спросила: — Что с тобой?
Тиффани моргнула. Так ужасно услышать свой собственный голос, эхом отозвавщийся с другой стороны рассудка.
— У меня нет времени, — беспомощно ответила она. — Может быть, другие смогут… выручить?
— Я не хочу, чтобы они узнали! — паника исказила лицо Аннаграммы.
Она умеет колдовать, подумала Тиффани. Вот ведовство ей не удается. Один вред от нее. Она только навердит. Она навредит людям.
Тиффани сдалась.
— Хорошо, я попробую выделить немного времени. В Тир Нанни Огг не так много работы. И я должна объяснить остальным. Они должны знать. Возможно, они согласятся помочь. Ты быстро учишься — ты сможешь ухватить основные понятия где-то за неделю.
Тиффани наблюдала за Аннаграммой. Она еще и раздумывала, стоит ли ей соглашаться! Если утопающей Аннаграмме кинут веревку, она начнет жаловаться, что цвет у веревки не тот…
— Ну, если они придут только чтобы помочь мне… — ответила Аннаграмма, оживляясь.
То, как девушка умудрялась в своих мыслях переиначить действительность, могло даже вызвать восхищение. Еще одна история, подумала Тиффани; в этом вся Аннаграмма.
— Да, мы будем помогать тебе, — вздохнула она.
— А может, мы даже скажем всем, что девочки приходят ко мне учиться? — с надеждой спросила Аннаграмма.
Говорят, что прежде чем выйти из себя, надо сосчитать до десяти. С Аннаграммой вам потребуются куда как большие числа, например, миллион.
— Нет, — ответила Тиффани. — Сомневаюсь, что мы так поступим. Это ты будешь учиться.
Аннаграмма открыла рот, чтобы возразить, но увидев выражение лица Тиффани, решила не начинать.
— Ээ, да, — сказала она. — Конечно. Э… Спасибо.
Этого Тиффани не ожидала.
— Они, помогут, скорее всего, — сказала Тиффани. — Нехорошо, если кто-то из нас потерпит неудачу.
К ее изумлению, девушка расплакалась.
— Это все потому, что я не считала их своими друзьями на самом деле…
* * *
— Не нравится мне она, — сказала Петулия, стоя по колено в копощащихся поросятах. — Она обзывает меня поросячей ведьмой.