— Э-э…
— Что, Тзэм? — спросила Хизи.
— Как ты думаешь, не будет ли непочтительным, если мы тут искупаемся?
Как ни странно, первым расхохотался Перкар. Здесь их ждала радость, почти ликование — совсем не то, что в Эриквере.
— Мне купание не помешает, — сказал он, отсмеявшись. — Так что я одобряю такую мысль и не думаю, что богиня стала бы возражать.
После купания путники снова вскарабкались по склону; Перкар и Нгангата отправились на охоту и вернулись с тушей небольшой антилопы. Пока их не было, Ю-Хан, Хизи и Тзэм развели костер. На нем пожарили мясо, а потом, слизывая с пальцев жир, все сидели вокруг костра, глядя на закат.
— Ну и что теперь? — спросил Тзэм. — Что мы будем теперь делать?
— Мы вернемся к моему народу, — ответил Перкар. — Мы расскажем о новом договоре с Владыкой Леса, о тех долинах, что он отдал под пастбища.
— Тогда война закончится? — хрипло спросил Ю-Хан.
Перкар озабоченно взглянул на менга.
— Я знаю, многие твои соплеменники погибли, — тихо сказал он. — Немногого стоят мои слова о том, как я о них сожалею.
— Они были воинами, — ответил Ю-Хан. — Они сами пошли на смерть, сами выбрали свою судьбу. Ноя хочу быть уверен — после того, как мы даже помогали тебе против своих родичей, — что оно того стоило.
— Оно того стоило, — ответил ему Нгангата. — Война закончится. Соплеменники Перкара много говорят о сражениях и славе, но на самом деле в душе они мечтают мирно пасти своих коров. А на землях, которые они отвоевали у твоего народа, мира они никогда бы не знали.
— Это так, — согласился Ю-Хан. — За степи, где пасутся наши кони, мы будем сражаться до последнего человека.
— И мы это знаем, — заверил менга Перкар. — Только отчаяние заставило моих сородичей напасть на твой народ. Теперь же мы можем мирно осваивать земли, лучше всего подходящие для пастбищ. Возвращайся к своим, мой друг, и сообщи им, что войне — конец.
— Я рад этому. Мой дядя тоже порадовался бы.
— Твой дядя был хороший человек, великий человек. Я скорблю, что его постигла такая участь.
Ю-Хан слабо улыбнулся:
— Он знал, что скоро умрет. Он знал, что, как только покинет свой остров, погибнет. Ему было видение.
— Тогда почему… — начала Хизи.
— Он был стар, но оставался мужчиной, — объяснил Ю-Хан. — И менгом. Проживи он еще долго, он мог этого лишиться, стать еще одним вьюком, которые возит с собой клан. Мы заботились бы о нем, потому что он был нам дорог, но ему самому такая жизнь была бы ненавистна. Он увидел перед собой дорогу, которая вела его к смерти, но и обещала много славы, много песен.
— Пираку, — прошептал Перкар.
— Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. — Ю-Хан смущенно потупился. — Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.
— Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, — ответил ему Нгангата. — И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.
— Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.
— Наверняка.
— Что бы ни случилось, мы будем его помнить, — пообещал Перкар. — И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, — как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.
— Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, — покачал головой Ю-Хан. — Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь… дружелюбнее.
— Когда ты отправляешься?
— Пожалуй, утром.
— Это будет долгое и одинокое путешествие, — сказал Нгангата.
Ю-Хан пожал плечами:
— Я буду не один. Со мной ведь мой родич. — Он кивнул на своего коня, Хууена.
— Конечно. Но нам будет тебя не хватать, — сказал Перкар.
— Как и мне — вас.
Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.
ЭПИЛОГ. РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА
Теплый дух черного воти — восхитительный запах — коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда: гордость, радость, любовь и превыше всего — надежду: радостное чувство, что жизнь его только начинается, что великие свершения ждут в раскинувшемся перед ним мире. Неужели солнечный свет мог быть таким золотым, таким ничем не омраченным?