— Будешь мне писать?
— Вряд ли.
— А молиться за меня?
— Каждый день.
Катон стоял молча, не глядя на друга.
— Дождь на улице, — сказал Брендан.
— Да.
— Как доберешься до Кингз-Кросс?[87]
— Возьму такси. Не беспокойся.
— Есть что почитать в поезде?
— Куплю газету.
— Между прочим, видел объявление о смерти Люция Лэма? Его некролог был в сегодняшней «Таймс».
— Неужели? Жаль старика.
— Ты читал какие-нибудь из его стихов?
— Нет. Мне говорили, что они ужасны.
— Некоторые из ранних были довольно хороши, по крайней мере мне так казалось, когда я был мальчишкой.
Помнится, одно произвело на меня сильное впечатление. Оно называлось «Великий учитель».
— О чем оно?
— Сейчас не скажу… в памяти сохранилась только определенная атмосфера.
— Мне пора, Брендан.
— Обещай, что вскоре приедешь в Пеннвуд, уж на Рождество-то обязательно.
— В Пеннвуде не будет простой жизни и высоких дум, будут рождественские песенки, большие поленья в камине в сочельник, а в Холле семейное счастье.
— Съезди, чтобы их счастье было полным.
— Колетта беременна.
— Очень рад.
— Ну что ж…
— Ах да, хочу, чтобы это было у тебя.
Брендан пошарил в шкафу и вытащил темно-зеленый ящичек, обтянутый бархатом. Открыл его. Внутри уютно лежало испанское распятие слоновой кости.
— Ох, Брендан… ты не берешь его с собой?
— Нет, хочу, чтобы оно было у тебя. Я возьму твое, которое ты оставил на кровати в тот вечер, когда сбежал от меня. Хороший обмен.
— Спасибо… оно так красиво.
— А теперь прощай. Благослови тебя Господь!
На улице дождь лил как из ведра. Катон зашагал, ища глазами такси. Тяжелое распятие в футляре болталось в кармане макинтоша и при каждом шаге било его по бедру.