Но тогда она вообще не выйдет замуж. Сколько ни думала Диллиан, она видела единственный выход. Бланш должна купить себе мужа. По крайней мере, у нее должна быть возможность выбрать того, кто ей нравится.
Расстроенная сознанием собственного бессилия, Диллиан убрала хозяйскую спальню и направилась в сад за розами. Время тянулось медленно.
Диллиан помогла Верити похитить из кладовой обед и даже бутылку вина из погреба. Никто из мужчин не вернулся к обеду. И женщины устроили настоящий пир. Украденное вино несколько подняло упавший дух Бланш и Диллиан. Верити отказалась наотрез. Ей предстояло всю ночь охранять хозяйку.
Диллиан не сильно опьянела, но почувствовала себя значительно лучше. По темным коридорам она пробралась в свою комнату. Увидев брошенный на кровать шелковый халат, она внезапно вспомнила о своем обещании маркизу спать в большой спальне. – Вдруг он вернется ночью и начнет искать ее?
Она решительно взяла халат и вышла.
Она сразу же поняла, что в большой спальне кто-то есть. Из-под двери пробивался свет, и тянуло теплом. На цыпочках она подошла ближе и прислушалась. За дверью было тихо.
Она толкнула тяжелую створку, и та со скрипом распахнулась. В камине ярко пылал огонь. Воздух был наполнен тяжелым ароматом роз. Во всех уголках комнаты горели свечи, и их свет радужно играл на хрустальном графине, стоявшем возле кровати.
Широко раскрытыми глазами Диллиан смотрела на кровать. Маркиз, откинувшись на подушки, которые она собирала пo всему дому, одетый, лежал на атласном покрывале, скрестив обутые в сапоги ноги, и ждал ее. В руке он держал высокий бокал.
– Я дал вам время обдумать ваше предложение, – после некоторого молчания произнес он. – Мне кажется, вы не вполне сознаете его последствия.
Гэвин старался оставаться таким же холодным, как и его слова, но он выпил слишком много. Он убеждал себя, что на него действует вино, а не соблазнительное покачивание ее бедер, которое не могло скрыть старинное платье. Оно обрисовывало все ее пышные формы, а не делало ее плоской щепкой, как современные наряды. Ему хотелось почувствовать это прелестное тело в своих руках, но совесть требовала предупредить ее, что все может кончиться для нее плохо. Между ними ничего не может быть, кроме минутной страсти, да и то лишь с его стороны и только потому, что у него давно не было женщины.
Весь день и всю ночь он боролся с желанием уберечь ее, не дать ей броситься в объятия такого недостойного человека, как он. Он потерпел поражение в этой борьбе, но его совесть все еще требовала, чтобы он предупредил ее. То, что она не выразила своего отвращения, даже когда он постарался показать ей, какой он человек, вызвало его восхищение – или еще большее желание ею обладать.
Каждая клеточка его тела жаждала ее. Что-то в глубине души продолжало требовать, чтобы он не забывал, кто она, но для него это уже не имело значения. Он понимал, что она, несмотря на свой вид, благовоспитанная английская леди. Как понимал и то, что она женщина бесконечно великодушная и умная, потому что за его обезображенным лицом сумела увидеть то, чего, как ему казалось, больше в нем не было. Она явно считала его человеком сильной воли, достойным ее доверия.
А он собирался доказать ей обратное.
– Скорее всего именно так, – ответила она на его фразу о последствиях. Гэвин хотел, чтобы она хорошо рассмотрела его и знала, что увидит рядом с собой, когда проснется завтра утром. Но она не отвела взгляда, как это делали другие женщины.
– Ты или уходишь отсюда, или начинаешь раздеваться, – прорычал он. Последние сутки оказались для него сплошным адом, и теперь ему было не до галантности. Глупая женщина, она понятия не имела о том, что ему предлагала. Ему бы следовало объяснить ей, пока они не зашли слишком далеко или пока между ними не возникли какие-то чувства. Но возможно, она принимает это за минутную страсть? Эта мысль возбуждала его еще больше. Он хотел ее. Черт, как же он хотел эту женщину! Почему-то именно эта женщина вызывала у него самые похотливые желания.
Чувствуя на себе его взгляд, Диллиан заколебалась. Затем, бросив халат на спинку стула, она медленно подняла руку и начала расстегивать на груди пуговицы. Гэвин, не выпуская из рук бокала, наблюдал за ней.
Кожа у нее не была белоснежной, как и у большинства женщин этой страны. Сквозь кружева сорочки он видел золотисто-кремовую грудь, которую хотелось лизнуть.
Диллиан снова замерла в нерешительности, а Гэвин сгорал от нетерпения. Если бы скульптор хотел создать богиню, он не сумел бы найти более совершенной женственности. И никакой корсет не поддерживал это обольстительное совершенство.